– Да куда им, увечным, – расхохотался бродник и хлопнул по плечу франка, – когда я и сам любого побью, а уж с такими товарищами, как Анри, и против целого вражьего войска можно на сечу выходить.
Азамат покачал головой, проворчал:
– Не, ты своей смертью не помрёшь, пустомеля. Не зарубят – так вздёрнут на виселице, яко разбойника.
Хорь протянул кыпчаку кусок пахучего балыка, завёрнутый в чистую тряпицу:
– Полакомься лучше, на рынке тебе купил. Может, добрее станешь. А для воина нет ничего почётнее, чем в бою сгинуть, с вострой сабелькой в руке. Всяко веселее, чем на вонючей кошме с блохами от старости.
– Это да, – согласился Азамат и с наслаждением впился в копчёную рыбу, текущую жиром.
Дмитрий нырнул в темноту и, стараясь не шуметь, отправился к кибитке Юлдуз. Тихо позвал:
– Солнышко, я тут тебе сладенького принёс. И мёд, и изюм, и яблочек мочёных.
Тонкая кисть схватила за рукав, втянула в палатку. Безошибочно встретились губы в кромешной тьме.
Потом отстранилась, тихо рассмеялась:
– Ты у меня – самый сладкий. Лучше любого мёда.
* * *
Хорь и Анри разбудили Дмитрия перед рассветом. Седлали коней. Русич, хоть и с запинкой, но справился сам – Хорь не торопил, подсказывал. Мерин Харлей тоже терпеливо отнёсся к экзерцициям Дмитрия, только один раз всхрапнул и мотнул сердито лохматой башкой, когда русич неосторожно прищемил ему губу уздечкой.
А потом поехали неторопливо через степь, навстречу нарождающемуся солнцу. Изморозь ещё покрывала метёлки ковыля, но с каждым днём становилось теплее, и появились первые весенние запахи – мокрой просыпающейся земли, южного ветра.
Спешились на взгорке над рекой. Хорь, став вдруг серьёзным, сказал:
– Ты, Дмитрий, должен стать настоящим воином. То, что твой дух крепок, а тело послушно, ты уже доказал. Но надобно овладеть многими умениями, которым нас, бродников, учат с малого детства. Да и у кыпчаков так заведено: трёхлетние мальчонки уже на баранах катаются, держась за шерсть ручонками, а в шесть лет с игрушечными луками балуются. Если франка спросить – так и он расскажет, что мастерски мечом владеть его, небось, отец учил с малолетства. Я уж не знаю, из какого ты рода, Дмитрий. Явно – не воинского сословия. Из духовных, наверное: и языки превзошёл, и грамоте обучен, говоришь гладко. Так ведь? Попович ты?
– Я… – растерялся Ярилов, – я, пожалуй, из учёных людей, не из духовных.
– Это одно и то же, – отмахнулся бродник и продолжил серьёзный разговор. – Непростой ты человек, странный. Не наш. Захочешь – сам о себе правду расскажешь. Но коль ты не в рясе, значит – нет греха тебя искусству боя научить. А то я вчера без смеха смотреть не мог, как ты с этим толстым караванщиком не знал, как справиться. Это позорище, конечно.
Дмитрий густо покраснел, кашлянул. Анри, будто понимая слова бродника, кивнул и подмигнул русичу, подбадривая.
– Слушай меня внимательно, брат Ярило, – торжественно объявил Хорь, – быть тебе воином. А юнец, который хочет витязем стать, должен солнце встречать с саблей в руке, а не с кубком и не в постели с красной девицей. Сейчас я тебе первые упражнения покажу, а ты внимай.
Хорь вытащил свой клинок из ножен, легко покрутил – сабля загудела, рассекая воздух, превращаясь в сверкающий на солнце круг.
– Повторяй за мной. Вся сила сабельного удара – в кисти, она крепкая и гибкая должна быть. Стой правильно – ноги чуть согни. И спину. Плечи опусти, а то раздул грудь, будто петух перед курами. Чем мягче колени – тем быстрее от удара вражьего уйдёшь. Уклонился – сразу бей!
Через полчаса Дмитрий, давно скинувший верхнюю одежду и оставшийся в одной промокшей насквозь тельняшке, истекал потом, пыхтел, как загнанный жеребец – только что пену не ронял.
– За дыханием следи, – поучал бродник, – спокойно надо дышать, не загоняйся. Всякий витязь знает древнее наставление:
Когда в хлебало втащили палкой —
Не плачь, не бойся – держи дыхалку,
Словил по яйцам? Яиц не жалко!
И нафиг печень – держи дыхалку!
Любая пьянка, любая свалка —
Держись, десантник! Держи дыхалку!
Ярилов опешил, выпустил от неожиданности клинок – и тот улетел, крутясь, в приречные кусты.
– Что-о-о? Ты откуда эту считалку знаешь, Хорь?! Этого же ротного нашего, капитана Николая Асса, любимая присказка!
– Саблю-то крепко держи, балбес, – недовольно заметил бродник, – чего швыряешься? Так и друга продырявить недолго. Какого ещё Асса? Это древний воинский заговор. Старики говорили, что от самого князя Аскольда достался. Слыхал про такого? Он вместе с Диром ещё до Рюрика Киевом правил.
Димка растерянно почесал затылок:
– Что-то ты путаешь, Хорь. А «десантник» тогда, по-твоему, кто такой?
– Это слово из прежних времён, забытое, – пожал плечами бродник, – но вроде означает бойца-правшу, который в правой руке меч держит. От слова «десница», понял?
Обалдевший Ярилов только кивнул.
Потом Анри сменил бродника и показал Дмитрию несколько ударов. Недовольно покачал головой:
– Мне видится, мой друг, что сей сельджукский кылыч не подходит тебе – слишком лёгок. Твоему росту и силе лучше бы подошёл более тяжёлый и длинный клинок. Например, меч вроде моего. И вообще, меч – это лучшее оружие, которым может овладеть христианский воин. Им можно и фехтовать, и рубить, и наносить колющие удары.
– Что франк говорит? – поинтересовался Хорь.
Дима объяснил.
– Тю-ю, да он не прав. Сабля ухватистей, ловчее. Вот объясни ему…
Тренировка давно завершилась, и друзья направились неспешно в лагерь, а Ярилов всё продолжал перевод вечной дискуссии: что лучше – меч или сабля. В конце концов разгорячённый рыцарь предложил провести честный поединок, чтобы окончательно выяснить, какое оружие правильнее.
На том и порешили.
* * *
Дмитрий ещё издалека разглядел фигурку Юлдуз: девушка стояла у кибитки, вглядываясь в степную дорогу из-под ладошки. Почувствовал неладное, ударил Харлея пятками, прибавляя ходу и отрываясь от товарищей, продолжавших на пальцах спорить о преимуществах меча и сабли. Подъехал, спешился, тихо спросил:
– Что случилось, родная?
Юлдуз выглядела растерянной. Сбивчиво объяснила: рано поутру вышла из кибитки – встретить солнце, умыться родниковой водой, принесённой служанкой. А у лагеря увидела странного незнакомца, в сером плаще и капюшоне, скрывающем лицо.
– Он меня и спросил: нет ли среди наших рабов русича Димитрия, найденного в степи? Плохо говорил по-кыпчакски, чужак. Я испугалась даже. Какой-то он… Опасный. Злом от него пахнет. Не знаю, как объяснить. Сказала, конечно, что такого у нас нет, он и ушёл. Только пробурчал, что непременно надо ему найти такого русича.
