На поверхности воды качались стебли степного ковыля. Бадр услышал топот копыт маленького каравана, скрип тележных колёс, увидел тёмный силуэт каменного балбала.
Резко выдохнул, упал, нечаянно опрокинув таз. Обессиленный, лежал на полу, в луже успокоившейся, обыкновенной и даже грязной воды.
Прохрипел:
– Дешт-и-Кыпчак. Шарукань. Ди-ми-трий.
Повезло хозяину караван-сарая. Деньги получил за месяц, а постоялец освободит комнату, прожив едва неделю.
* * *
– Это ты чего изображал, а? Воинское учение?
Хорь стоял, слегка покачиваясь от выпитого кумыса. Хмыкнул:
– Говорил – не простой ты холоп. Пошли к костру, погреешься.
Димка пошагал за бродником. Половцы уже разбрелись по кибиткам на телегах; кто-то храпел здесь же, у огня, завернувшись в шкуры. Азамат не спал, задумчиво глядя на угли; да сидел, закутавшись в драную шубу, молодой парень с бледным лицом и испариной на лбу. Раскачивался и что-то бормотал.
Хорь протянул Диме деревянную миску и ложку:
– На, поешь, ещё осталось немного. Вижу, крест на тебе, а православный своему всегда поможет. Правда, нехристь? – это уже предназначалось Азамату.
Азамат не обиделся, протянул:
– Э-э-э. Бог один, имён у него много: что наш, Тенгри, что ваш, Иисус.
Димка ел кашу из разваренной крупы, почти несолёную, с еле уловимым привкусом несвежего мяса и попавшими в котёл пеплом и мелкими угольками. И думал, что ничего вкуснее в своей жизни не пробовал.
Хорь пытал Диму:
– Странный ты какой-то и одет не пойми во что. Вроде длинный вымахал, с добрую оглоблю, а бестолковый, с Азаматом даже справиться не смог.
Азамат лениво проворчал:
– Ну, ты полегче, Хорь. Я таких, как ты, с десяток узелком завяжу да за горку закину.
Хорь отмахнулся и продолжил:
– Топором-то как махал – я боялся, что ногу себе оттяпаешь. Блаженный какой, что ли? Князь-то кто у вас? Ну, главный кто?
Димка пожал плечами:
– Владимир Владимирович.
Хорь удивился:
– Видать, из дальней ты земли. Я всех ближних ваших князей знаю: в Рязани Ингварь сидит, в Галиче, Киеве и Чернигове – Мстиславы. И где у твоего Владимира стол?
– В Москве.
– Не знаю такого города. Видать, совсем маленький и далеко, – почесал в затылке Хорь.
– Далеко, – согласился Дима. И спросил: – А твой-то князь кто?
– Точно блаженный и головой хворый, – посочувствовал Хорь, – я же тебе ясно сказал – бродник я. У нас князей нет и ханов нет. Мы – люди свободные. Кого выберем – тот и главный.
– Ага. Разбойники вы, кто лихой да бесшабашный – тот и заправляет, – заметил Азамат.
Хорь обиженно засопел, пробурчал:
– Кому и разбойники, а кому – вольные да удалые.
Ярилов решился наконец и спросил:
– Извините. Вопрос, наверное, странный, но какой сейчас год?
Хорь хлопнул себя по кожаным штанам и захохотал:
– Я же говорил, что он башкой дырявый!
Азамат, наоборот, невозмутимо ответил:
– Год серой лошади.
Бродник продолжал смеяться:
– Вот, ещё один, головой скорбный! Какой ещё лошади? Год от сотворения мира шесть тысяч семьсот тридцать второй! Ты ещё скажи – год дохлого барана!
– Дохлого не бывает, – спокойно возразил кыпчак, – а барана позапрошлый год был.
Пока они препирались, Дмитрий лихорадочно подсчитывал в уме и перепроверял. По всему выходило, что нынче год – тысяча двести двадцать третий. И это совпадало с рассказом Азамата о походе на Киев мятежного Рюрика Ростиславовича вместе с половцами двадцать лет назад, в 1203 году. Дима не знал, радоваться ли, что он наконец точно определил время, в которое попал, или просто взять и разбить голову об камень. Решив, что камень от него никуда не денется, переменил тему:
– А чего с парнем случилось? Заболел, что ли?
– Это Тугорбека племянник, – объяснил Азамат, – руку себе третьего дня стрелой распорол. Вот, мается. А что, вылечить можешь? Ты камлать умеешь? Шаман?
Дима не ответил, поднялся. Излечение племянника Тугорбека – очень неплохое начало для выполнения плана по вписыванию в это время. Если уж угораздило попасть в начало тринадцатого века – надо не ныть, а играть теми картами, которые тебе сдали.
Подошёл к парню, попросил:
– Дай, посмотрю руку.
Раненый не ответил – продолжал раскачиваться и что-то бормотать.
Сзади запыхтел Хорь, пояснил:
– Да он совсем плохой, лихоманка у него. Жар. Не слышит тебя.
Дима взял обмотанную грязными тряпками руку, осторожно посмотрел. Охнул:
– А откуда грязи столько? Вы чего с ним делали?
– Как чего? – удивился бродник. – Землю приложили. Можно, конечно, и конского навозу было, да Тугорбек не велел. Куренного шамана с нами нет, он дома остался. А мы лечить не обучены.
Дима вспомнил занятия по оказанию первой медицинской помощи и батальонного врача – капитана мед-службы. «Столбняк, тля, это вам не стояк! От столбняка и помереть можно, а стояк перетерпите как-нибудь!»
Дима зачерпнул воды из ведра, осторожно промыл рану. Присвистнул:
– Рана инфицирована, воспаление началось.
Вынул из бокового кармана брюк армейскую аптечку, которую сам дополнил кое-чем. Подцепил ногтем крышку, достал пробирку со стрептоцидом. Щедро засыпал порошком рану, попросил чистую тряпицу, перевязал. Напоил раненого кипятком, уложил спать у костра, накрыв шубой.
Хорь за манипуляциями Димы наблюдал с большим любопытством. Азамат философски заметил:
– Всё в руках Великого неба. Помрёт – значит, судьба у него такая. Кысмет.
А Хорь сказал:
– Я же говорю – странный ты, Дмитрий. Недаром мы тебя у балбала подобрали, там место колдовское, морочное. Три года назад ехали мы с ватаманом Плоскиней мимо этого пригорка за… кхм, скажем так, по делам…
– Да так и скажи, что ехали кого-нибудь пограбить, – вставил Азамат.
Хорь сделал вид, что не услышал, и продолжил рассказ:
– Вот, ехали мимо и подобрали одного. Ещё чуднее тебя, русич. Волосы, как у девки какой, длинные. Рубаха разноцветная, а порты узкие. И такая дрянь на лице – как бычий пузырь, из двух кружков. Сами кружки как бы тёмные, но прозрачные. Вот, тоже как ты, блаженный. Правда, гусли у него были чудные. Заморские, видать. Струн только нету, на суму похожи или на короб небольшой.
– Горазд ты врать, Хорь, – засмеялся Азамат.
