– Постой, постой, о, достойнеший. Ни в чем таком я его не обвинял. Не он крал – даю, но он – способствовал.
– Вот именно!
– Даже и не способствовал. А вот эта девка, она…
– Да! Кто твоему воину эта девушка? – судья повернулся к князю. – Спроси, хевдинг.
– Он говорит – жена! А обвинение жены – обвинение мужа.
– Так… почтеннейший Варсоней! Куда же ты?
Напрасно кричал тунгин: подобрав полы туники, торговец стремглав несся прочь, смешно перепрыгивая лужи.
– И все-таки надо было его убить, – угрюмо бросил Ракса. – Клянусь Вотаном, так бы я и сделал. Догнал бы и раскроил череп. В следующий раз знал бы, как возводить поклеп на славных воинов!
– В какой еще следующий раз? – обхватив голову руками, громко расхохотался тунгин. – Клянусь, в твоей дружине достойные парни, хевдинг!
Радомир скупо улыбнулся, глядя, как воины развязывают подсудимых. Хотел что-то сказать, да не успел – послышался топот копыт, потом утробно завыла труба, зарокотали привешенные к луке седла барабаны. И вдруг все резко стихло.
– Глашатаи конунга, – негромко промолвил тунгин. – Видать, что-то случилось.
– Слушайте, слушайте, слушайте! – зычно выкрикнул один из гонцов, плечистый, в сверкающем на солнце шлеме с красными петушиными перьями. – Всем херцогам, эрлам и хевдингам явиться к шатру повелителя тотчас же! Готовитесь в великой битве – войско Торисмунла будет здесь к полудню.
Аттила успел перегруппировать войска, поставив их так, как ему было нужно. Гепиды, герулы, словене, готы и прочие, выстроившись стройными, прикрытыми щитами рядами, выглядели ничуть не хуже римлян, так что говорить – немало римских полководцев (тех же германцев по происхождению) служило нынче повелителю гуннов не за страх, а за совесть, а многие – за звонкую монету, что в качестве дани бесперебойно шла со всех концов империи, и с запада, и с востока, из Константинополя.
Главные силы Аттилы выстроились широким фронтом по всей долине, имея с левого фланга в реку, а справа, с севера – горные кряжи. Кроме того, на флангах располагалась неудержимая гуннская конница – тысячи храбрых и метких лучников, не знавших пощады.
Торисмунд благоразумно поставил вперед всякий сброд – алеманов, за которыми, потрясая секирами и мечами шагала тяжелая готская пехота, параллельно которой неслись всадники – те же готы и союзные галлы – галло-римляне, ведь Галлия все еще являлась провинцией Западной римской империи, вернее – все шестнадцать галльских провинций, известных со времен Диоклетиана. И когда-то созданный самим Цезарем галльский легион «алаудов» – «жаворонков», нынче, правда, переформированный, но все же помнивший былую славу, сомкнув красные римские скутумы, чеканил шаг. Развевались на шлемах петушиные перья, и над всей долиной гремел древний клич легиона:
– Алауда! Алауда! Цезарь!
Вестготы и франки, поглядывая на своих союзников, исходили завистью, ибо сами-то выглядели куда менее внушительно. Зато как бились!
Они быстро приближались – алауды, готы, франки. Снова разорвал небо клич. Полетели дротики и камни. В ответ гуннские стрелы закрыли тучей солнце. Воины еще не сошлись, но появились уже и раненые, и убитые с обеих сторон – и под голубым, с золотым крестом, знаменем короля Торисмунда, и под кроваво-красным, с серой оскаленной головой волка, стягом Аттилы.
– С нами Бог! – кричали готы и франки.
Их поддерживали легионеры:
– Алауда! Алауда! Цезарь!
– Бог с нами!!! – скаля зубы, отзывались германцы Аттилы.
А гунны выли:
– Хунну-у-у! Хунну-у-у-у!
– Да поможет нам Свентовит! – Серый Карась поудобнее перехватил древко секиры.
– Э, не рвись в бой, парень, – проходя мимо, усмехнулся детинушка Велегор. – Наше дело – защищать великого князя!
– То так.
Кивнув, Карась посмотрел на Аттилу – тот сидел на черном коне всего-то в паре десятков шагов от воина. Золотой, сверкающий в лучах солнца шлем, курчавая рыжеватая бородка, редкие усики, вздернутый нос. Вроде, нет в повелителе гуннов ничего демонического, мужик, как мужик, обычный. Однако как его все боялись!
– А-а-а-а-а!!!!
Бухх!!!
Они наконец столкнулись. С грохотом, воем и кровью. Сразу же завязалась сеча! Германские отряды Аттилы громили алеманов… И тем поспешили на выручку везеготы.
– С нами Бог!
Врешь! Остготы считали иначе:
– Господь – с нами! Бей их, парни, круши!
Всюду слышался звон мечей, молодецкое хэканье, кличи… Проносились тучи стрел. Развевались на ветру стяги. Вокруг искаженные страшными гримасами лица… Чьи? Да это же – враг! Бей его, бей! Ткни в грудь копьем, рви кольчугу, намотай кишки на копье! Ах, как пахнет кровавая требуха врага! Так тебе! Бог с нами! С нами Бог… Удар. Еще удар. Уа-а-а-а!!!! Бегите, вражины, бегите! А вот тебе еще… Ага, упал! Упал, повалился… Господи… почему? Почему вдруг погасло солнце?
– Ху-нну-у-у-у!!!
Проскочив вдоль реки, гуннская конница с налета обрушилась на алаудов… и, наткнувшись на упорное сопротивление, отскочила прочь. Чтобы, собравшись с силами, броситься снова… И снова.
Дротики и меткие стрелы десятками впивались в щиты, делая их тяжелыми и почти бесполезными в сече. Вот один «жаворонок» уже бросил свой щит, вот – другой, третий, десятый. Уже не было плотной стены щитов – знаменитой римской черепахи, и гунны прорвали строй… а следом за ними ринулась и германская пехота.
– Хунн-у-у! Хунн-у-у-у!!!
– Алауда!
– С нами Бог!
Рядом с конем Аттилы было вкопано в землю два деревянных столба. На одном, вселяя в воинов уверенность в победе, гордо реяло волчье знамя гуннов, на другом уселся, крепко обхватив столб ногами, наблюдатель, «зоркий глаз» – избранный из самых молодых воинов, почти что мальчишек. Опасное было дело – так вот сидеть, смотреть во все глаза, наблюдать, сообщать повелителю. Враги ведь тоже не были дураками и прекрасно понимали, что к чему.
С начала битвы это был уже четвертый мальчик, трое, со стрелами в груди, валялись в траве под столбом. Кое-кто еще стонал, закрывая окровавленными руками рану. Никто к ним не подходил, не до того было.
– Хунну-у-у! Хунн-у-у! Аттила-а-а-а!!!
– С нами Бог!
– Алауда! Цезарь!
Торисмундовых воинов было раза в полтора больше, а ближе к вечеру наблюдатель заметил подошедшие к врагам резервы. Очнулся, сообщил повелителю… и рухнул, пронзенный стрелою.
На круглом лице Аттилы не дрогнул ни один мускул:
– Отходим, как договаривались, – подняв руку, молвил он подбежавшим херцогам и эрлам.
Те тут же вскочили на коней. Грохнули барабаны. Трубачи затрубили отход.
