– А как же невеста?
– Невеста невестой, о, мой друид. Куда она денется? А отказаться от пьянства в компании достойных людей вовсе не в обычаях варваров.
– Я вижу, ты хорошо знаешь их обычаи, любезный Оллам Гийот.
Радомир еще не сообразил, что делать, как вдруг из опочивальни послышался какой-то шум… затем – слабый крик. Занавеси раздвинулись… и на пороге возникла Хильда – красивая, как никогда. Ее окровавленное белое платье было разорвано на груди, темно-голубые, как два океана, глаза пылали гневом, а в руках дрожал узкий кинжал, обагренный кровью.
– Прочь! – оттолкнув слугу, девушка выбежала из комнаты.
– Я посмотрю, что там… – Друид в зеленых одеждах заглянул в опочивальню вслед за опешившей от недоумения стражей… И тотчас выскочил. Руки его тряслись а глаза округлились:
– Она убила его! Повелитель мертв!
– Хватайте ее! Скорей! – швырнув блюдо, Радомир нарочито неловко повернулся и, зацепив локтем слугу, упал, создавая неразбериху и сутолоку.
Закричал:
– А точно ли конунг мертв? Надо бы убедиться…
– Да-да, – охотно подтвердил неприятный тип в зеленых одеждах. – Надо убедиться… Господин мой, Фримаск, может, мы поточнее все выясним? Ведь стражники еще там.
– Да-да, – закивал хевдинг. – Выясните. А слуги пусть остаются здесь. Я же позову херцогов!
– Девку! Девку ловите!
Рад выскочил из покоев и, сделав пару шагов, позвал:
– Хильда! Где ты, милая, где?
– Рад?!
Дернулось пламя светильников, качнулась портьера. Бледная, как сама смерть, Хильда вышла, словно бы из стены, сжимая в руке окровавленный кинжал:
– Я чуть было тебя не убила!
Хевдинг схватил жену за руку:
– Бежим! Хотя нет… спрячься пока здесь.
– Там, в стене – ниша.
– Жди. Я сейчас.
– Милый, куда ты?! – увидев, как Радомир снова бросился в покои Аттилы, девушка округлила глаза, ничего не понимая.
Князь все же обернулся:
– Потом объясню. Жди!
Выхватив из ножен меч, он ворвался в покои и громко закричал:
– Она убежала в сад. Тот, что за домом. Бегите же, скажите стражам.
Стражники и два жреца: с квадратной челюстью, в белых развевающихся одеждах, другой – в зеленом – тотчас же выскочили наружу. Не мешкая, Радомир выгнал музыкантов и слуг и, быстро оглянувшись, вошел в опочивальню… Да так и застыл у дверей, увидев лежащего в луже крови Аттилу, зарезанного, словно свинья. Нелепо запрокинутая круглая голова повелителя казалась капустным вилком, а нос – кочерыжкой. Голый по пояс, похожий на какого-то мерзкого карлика, наконец-то настигнутого справедливой карой, Аттила лежал на низкой кушетке. Мощная короткая шея и грудь его, покрытая темной курчавой шерстью, были в крови. Куда же ударила Хильда? В сердце? В шею? Но удар оказался смертельным… еще бы.
Ладно, черт с ним, с Аттилой. Дело надо делать, то самое, ради которого и пришел. Князь огляделся вокруг… Изысканная, невиданной ценности, корона из белого золота, сверкая драгоценными камнями, валялась на ворсистом ковре около ложа, словно какая-нибудь выброшенная пивная бутылка. Никому пока не было до нее никакого дела.
Скривив губы, молодой человек нагнулся, подняв тяжелый венец… Вот она, пресловутая корона бургундов, символ великих побед, доставшийся грозному повелителю гуннов. Некогда грозному, а ныне – хладному, никому не нужному, трупу. Наследнички сейчас его быстренько захоронят со всеми полагающимися по такому случаю почестями, а затем – и пары дней после похорон не пройдет – примутся увлеченно делить наследство. Непрочная, созданная кровью, держава тут же развалится, немногочисленные гунны исчезнут в своих степях либо растворятся среди местных, германцы же и словене пойдут каждый своим путем – в вечность.
Убрав меч в ножны и завернув венец в плащ, Рад уже повернулся уйти, как вдруг услыхал за спиной, под ложем, какой-то шорох.
Князь быстро нагнулся, заглянул под кровать:
– А ну, вылезай! Вылезай, вылезай, не прячься.
– Не убива-аай, господи-и-н, – трясущийся пожилой мужичонка, судя по одежде – слуга, поспешно выполз из-под кушетки. Что-то сверкнуло – на ковер упал перстень с крупным кроваво-красным рубином.
– Воруешь? – грозно прикрикнув, хевдинг схватил служку за шиворот.
Редкая бороденка воришки затряслась от страха, маленькие глазки захлопали:
– Пощади-и-и, господин. Я могу быть тебе полезным. Ты ведь тоже кое-что прихватил…
– Что-о?! Ах ты, подлый негодяй! Да я тебя…
– Господин, я знаю, как отсюда выбраться.
– Ну… говори, – оглянувшись на дверь, Радомир решительно сменил гнев на милость.
– Есть потайной ход, пойдем, господин, я покажу…
Вновь что-то шевельнулось под ложем.
– Кошка, – поспешно пояснил слуга. – В доме много мышей.
– Ладно, – хевдинг махнул рукой. – Шагай, показывай. Да только не вздумай улизнуть – не получится.
– О, я ничего такого и не замышляю, мой господин. Мне б и самому выскользнуть…
– Золотишка да камушков, видать, прихватил немало, – ухмыльнулся на ходу Рад. – А? Что молчишь?
– Ну-у… прихватил. Исключительно – на память о своем повелителе. Все равно ведь все разграбят – не я, так другие. И в могилу драгоценностей много уйдет. А к чему добру пропадать, верно?
– Ладно, ладно, шагай.
Везде уже стоял страшный шум и грохот. По всему дому, выпучив глаза, носились воины и слуги, кто-то падал, кто-то что-то орал, кто-то пьяно смеялся, а кто-то, не обращая на всю суматоху никакого внимания, смачно прихлебывал бражку. Повелителя убили? Бывает, и очень часто. Что ж теперь – жизнь кончилась? Вот уж поистине – кот из дому, мыши в пляс. Нет, конечно, были и верные воины, искренне скорбевшие о кончине своего властелина и от всей души желавшие найти и покарать убийцу… или – убийц? Но все вместе, тем более – пьяные, они, скорее, мешали друг другу, создавая совершенно не нужную суматоху. Впрочем, все ходы и выходы стража перекрыла быстро. Искали деву.
– Сюда, сюда, господин, – оглянувшись, поманил слуга.
– Постой… – Рад повернулся к портьере. – Хильда.
– Я здесь, милый. Просто не верится, что ты…
– И мне не верится. Скорее идем!
Вслед за ворюгой-слугой они проскользнули в неприметную дверцу, спустились по скрипучим ступенькам вниз и дальше уже шли под землей. Пахло сыростью и специфическим приторно затхлым запахом разложившихся трупов. Видать, по обычаю, перебили всех тех рабов, что копали ход. Прикопали здесь же… неглубоко. Вот и пахли.
Хильда поморщилась:
