– Где это ты вычитал, чьими словами говоришь? – невежливо перебил Торопкий.
– Зря ты, я и сама об этом думала, – сказала Марина Макаровна.
– Евгений с нежностью отметил защиту любимой женщины, – сказал Евгений, – хотя легко мог бы возразить, что все мы говорим чьими-то словами, потому что от рождения не имеем языка, а получаем его от той среды, где родились.
– Ну, ну, ты не очень! – остудила Марина. – Еще не выпил, а уже про любовь заговорил! Когда успел полюбить, интересно?
– Когда увидел. Сразу.
Марина хмыкнула. Каким бы ни был странным этот человек, но ей было приятно, даже если он, как многие мужчины, говорил не от всей души, а от настроения. У других и настроения не допросишься.
– Послушайте! – рассердился Торопкий и выпил, чтобы ожидание водки не мешало разговору.
Выпили и остальные.
– Послушайте, – сказал Торопкий, наскоро прожевывая кусок бутерброда, – я ведь знаю, кто он! Это брат Аркадия Мельниченко, он российский гражданин, Аркадий его к моей Анфисе приводил на предмет обследования!
– Не приводил, а мы пришли, и не на предмет обследования, а поговорить, – мягко поправил Евгений. – И вас взволновало не мое появление у Анфисы, будем говорить откровенно, а появление Аркадия, с которым у вашей жены близкие отношения.
– Правда, что ли? – спросила Любовь Гаврилюк, невольно улыбнувшись: она давно и безнадежно симпатизировала Алексею Торопкому, и это известие ее порадовало.
– Ерунда! – ответил Торопкий. – Да, Аркадий к ней заходит, как к бывшей однокласснице, но для чего? Для того, чтобы через нее узнать, какие тут у нас, в нашем Грежине, настроения! Они ведь спят и видят, чтобы мы устроили тут заварушку, чтобы присоединить нас к себе! Вот увидите, Марина Макаровна, к осени будете под Крамаренко, если он еще вас возьмет на службу, уж извините за пророчество!
– Ни под кем не была и не буду! – с достоинством оскорбилась Марина Макаровна, но тут же поняла, что слова ее могут истолковать двусмысленно, и, чтобы сбить с вероятного фривольного настроя, приказала Чернопищуку:
– Не бездельничай, Виталий Денисович, не томи людей, наливай!
В комнату заглянул и тут же после этого вошел, убедившись, что попал, куда надо, очень шустрый человек лет тридцати, в практичной одежде цвета хаки, с тисненной прямо на ткани куртки крупной черной надписью «PRESS». Это был Билл Конопленко, независимый журналист из США. Он являлся гражданином этой страны уже в третьем или четвертом поколении, рос полностью американцем, готовясь стать, как и все мужчины в их роду, специалистом по продаже недвижимости, но украинские события его всколыхнули, он взялся вести блог, этот блог быстро завоевал популярность, его несколько раз процитировали в авторитетных изданиях, а потом Биллу предложили поехать на историческую родину и давать оттуда горячие репортажи. Билл, не имея ни жены, ни невесты, собрался в один день и полетел, на ходу обновляя в памяти украинский и русский языки, которые в его семье традиционно изучали все, хотя и в очень ограниченных рамках.
И вот он уже больше года поставлял крупным информагентствам оперативные сводки, фотографии и аналитические материалы, стараясь быть при этом предельно объективным. Я не за украинцев, не за русских и даже не за американцев, говорил он, я за свободу и демократию, за человеческие ценности.
Билл человек жизнерадостный, представляясь, с юмором называл себя укроамериканцем. Он исколесил всю Украину, был период, когда его хотели объявить персоной нон-грата и в Киеве, и в Донецке, и в Луганске, но потом как-то так вышло, что при рассмотрении его материалов и киевские руководители, и правители тогдашних юго-восточных территорий увидели в них пользы больше, чем вреда. И позволили репортерствовать беспрепятственно.
Марина Макаровна и другие руководители грежинского района хорошо его знали: Билл в последнее время сюда зачастил, журналистским нюхом чуя какие-то надвигающиеся события. Его профессиональная честь была в том, чтобы первым сообщить о событиях, а еще лучше – предвосхитить, угадать их.
Билл направился прямиком к Марине Макаровне, улыбнувшись всем окружающим, и, не тратя времени на церемонии, задал серию вопросов по-русски, говоря очень быстро, хоть и не вполне грамотно, а иногда и не вполне ясно:
– Марина Макарова, привет, рад вас видеть, как вы можете прокомментировать решение местного населения, чтобы сформулировать независимую территорию? Означает ли это, что это есть появление третьей силы, о которой так долго говорила сплетня? Можете ли вы сказать что-то о лидере, который теперь откровенно проявился? Он и есть представитель тех, кто называет третьяки? Каковы планы дальнейших действий, как вы можете мочь противопостоять украинской власти, российскому влиянию и возможной экспансии со стороны юго-восточных территорий?
– О чем это он? – спросила Марина Макаровна присутствующих.
Билл терпеливо улыбнулся. Он привык, что на его вопросы никто никогда не отвечает сразу. Или делают вид, что не понимают, переспрашивают, таким образом выигрывая время для ответа, или переформулируют вопрос и отвечают не на то, о чем спросил, а на то, о чем желали бы услышать вопрос.
Он повторил, максимально упростив:
– Возможно, это держится в секрете, но я не хочу, чтобы вы мне предоставляли секретную информацию. Я вижу только очевидное и спросить о них. Проще говоря, грежинский район хочет стать автономным?
– Да мы тут всегда сами себе были хозяева, понял? – ответил за Марину Макаровну Чернопищук, никогда не любивший американцев. – И уж вас не спросим, если что!
– Понятно, – кивнул Билл и обратился к Евгению: – Вы как уроженец этой земли или послан какой-то миссией? Это внутреннее побуждение здешнего народа или внедрение инициативы извне? Если вам неудобство говорить здесь, мы можем уединить себя в другое место.
И, не дожидаясь согласия Евгения, он взял его под руку и деликатно повел из комнаты.
– Это чего такое вообще было? – спросила Любовь Гаврилюк.
– Да ну их к бесу, – махнула рукой Марина Макаровна. – Скорей бы день кончился, у меня от всего этого уже голова раскалывается.
Все с нею согласились.
– Чтобы ни у кого не раскалывалась, – сказал Чернопищук, разливая по новой.
А Билл Конопленко, как только вывел Евгения из комнаты в коридор, а потом и на улицу, подальше от любопытных глаз и ушей, повторил главный вопрос, который его интересовал:
– Так кто вы есть? Таинствующий командир?
– Евгению было интересно быть тем, у кого берут интервью, у него никогда не брали интервью, – ответил Евгений.
– Вы называться себя в третье лицо, это общий стиль третьяков?
– Я не знаю, какой у них стиль.
– О да, конечно, вам не можно это сказать! – закивал Билл. – Итак, возьмем начало, чей вы представитель?
– Вопрос понравился Евгению, – сказал Евгений. – Он давно знал, что человек не бывает сам по себе, он действительно всегда кого-то или чего-то представитель. И в любом своем действии он ведет себя не только как сам по себе, а как часть той группы, силы или идеи, к которым он считает себя принадлежащим. При этом сказываются факторы исторические, национальные, социальные, ментальные, но и, конечно, личные. Даже на самый простой вопрос, например, хотите ли вы чаю, реакция будет у всех разная, независимо от того, выразит ли спрошенный согласие или откажется. Англичанин посмотрит на часы, китаец отразит в лице гордость за свое сельское хозяйство, русский что-то заподозрит, норвежец уютно поежится, туркмен загадочно улыбнется, а эстонец на всякий случай насторожится. И это реакция не только китайца, русского или эстонца, а, можно сказать, часть реакции всего китайского, русского или эстонского народа. При этом нельзя исключить случаев, когда конкретные китаец, русский и эстонец только что пили чай и поэтому отказываются. Бывает и так, что люди просто не любят чай.
