Мы не могли рисковать раскрытием наших тайн перед кем бы то ни было. Никогда.
— Все в порядке. Теперь мы в безопасности. — Я обняла сестру, и скоро она расслабилась у меня на руках.
В конце концов, Анджелина погрузилась в беспокойный сон, оставив мне небольшой шанс на то, что и я этой ночью смогу поспать. Я устала, обессилела, но страх то и дело выдергивал меня из дремы. Ко всему этому добавлялся постоянный дискомфорт.
Тонкая ночная рубашка под курткой едва сохраняла тепло — Анджелина грела меня лучше. Я прижалась к каменной стене, стараясь не беспокоить сестру, но мою руку свело, а спина и плечи болели.
Я не могла не думать о словах отца: мы должны спрятаться, чтобы приближавшаяся армия не нашла меня и Анджелину. Казалось, в его объяснении чего-то не хватает.
Темноту разогнал свет лампы, отбрасывавший болезненные блики и обжигавший глаза. Но в эту секунду я увидела Арона, а он — меня, и внезапно мы с Анджелиной поняли, что больше не одиноки.
Теперь я могла видеть и других беженцев. Здесь сидели семьи, жавшиеся друг к другу в поисках тепла, и люди, рядом с которыми никого не было. Одних я знала, других — нет. Но сейчас мы были едины, обретя убежище в подземных туннелях.
Арон улыбнулся и быстро покинул свою семью, направившись к месту, где съежились мы с сестрой. Его отец, сплетничавший с соседями, не заметил отсутствия сына, а мачеха была слишком робкой, чтобы об этом сказать.
— Я надеялась, что вы сюда придете, — проговорила я с благодарностью, когда Арон подошел ближе. Вглядевшись в темноту за его спиной, я спросила:
— А где Брук?
Арон покачал головой.
— Здесь ее нет. Может, отец увел ее в одно из городских убежищ?
— Кстати, — я скептически посмотрела на отца Арона, — как твой папа перелез через стену?
И попыталась представить Арона, подсаживающего отца, как я подсадила Анджелину.
— Ты удивишься, каким резвым он может стать, если у него за спиной война. — Брови его поднялись, но я понимала, что он не шутит, и меня это впечатлило.
Арон сел рядом, и я прислонилась к нему, испытав в его обществе такое облегчение, которое вряд ли можно передать словами.
— Как она? — спросил Арон, кивнув на Анджелину.
Я ощетинилась, хотя знала, что в его словах нет никакого подтекста. Если заглянуть в его глаза, в них не будет невысказанного вопроса, почему она всегда молчит, почему не может говорить так, как все дети в ее возрасте. Вопросы, которые тревожили меня всегда и вынуждали думать, что люди могут что-то подозревать, догадываться, что отличия Анджелины этим не заканчиваются.
— Она в порядке, — резко ответила я. А потом добавила, уже не так враждебно: — Просто устала.
Я знала, что Арон поймет.
Мы молча слушали тихие голоса окружавших людей, которые гадали, что может происходить за городскими стенами.
В такие моменты деление на классы исчезало, однако я чувствовала все вариации голосов, интонаций и языков. И хотя я не могла поделиться услышанным с Ароном, мне было понятно каждое слово.
Люди говорили о возможности полномасштабного нападения на город.
Некоторые выдвигали мысль о ложном срабатывании городской системы защиты.
Я надеялась и молила о последнем, не отваживаясь представить ничего иного, поскольку мои родители все еще оставались там.
И вдруг откуда-то из темноты донесся голос, эхом отразившись от каменных стен. А затем еще один, и еще, и вскоре все вокруг уже вставали, повторяя знакомые слова Обета.
Я подняла Анджелину, не желая отпускать ее или будить, и присоединилась к остальным.
— Своим дыханием я клянусь почитать королеву превыше всех остальных.
Своим дыханием я клянусь подчиняться законам нашей страны.
Своим дыханием я клянусь уважать старших.
Своим дыханием я клянусь вносить вклад в развитие своего класса.
Своим дыханием я клянусь сообщать обо всех, кто может, причинить вред моей королеве и моей стране.
Клянусь соблюдать этот Обет, пока дышу.
Сейчас, в такую ночь, эти слова несли больше смысла, чем когда-либо прежде. Не знаю, был ли это страх или патриотизм, но в ту минуту я действительно присягала своей королеве. Молила ее о защите, дать которую была способна одна она.
Потом мы опустились на землю, и разговоры постепенно стихли. Стояла глубокая ночь. Я поддалась усталости и обняла Анджелину, прислонившись спиной к согревавшему меня Арону.
В какой-то момент из выбора сон превратился в неизбежность.
Эхо торжествующих, радостных голосов перекатывалось по коридорам шахты. Эти крики разбудили меня, и я расправила уставшие плечи, разминая затекшие руки и шею. Анджелина уже сидела, делая вид, что нашептывает свои тайны Маффину на ухо.
Я прикоснулась к ее ноге.
— Ты как, нормально?
Она кивнула.
Снаружи сияло солнце, и я легко могла разглядеть проходы, которых достигал дневной свет.
Я взглянула на Арона, до сих пор сидевшего рядом с нами.
— Сюда кто-то приходил?
Он кивнул, и в этот момент я осознала, что из шахты ушли почти все, включая его семью.
Я улыбнулась, глядя на Анджелину, продолжавшую играть с Маффином.
— Что это было? — спросила я. — Из-за чего выли сирены?
— Войска королевы Елены прорвали оборону нескольких небольших городков на востоке. Сирены включили как меру предосторожности, на случай, если они подойдут ближе.
Новости были хорошие — пока что Капитолий находился в безопасности. Кроме того, система оповещения сработала не вхолостую. Тревога была реальной. Значит, сиренам можно доверять.
Еще лучше было то, что скоро за нами должен прийти отец.
— Арон, ты не обязан здесь оставаться. Ты можешь пойти домой, к семье.
Он сморщил нос, взглянув на меня так, словно я молола чепуху, и, покачав головой, ответил:
— Чарли, ты прекрасно знаешь, что без тебя я никогда бы не ушел.
Я действительно это знала — он мог не объяснять.
Ухмыльнувшись, я пожала плечами.
— Забавно. А вот я бы тебя мигом бросила.
Арон не медлил с ответом:
— Врунишка. Ты бы никогда меня не оставила.
Когда нас с сестрой нашел отец, то крепко обнял обеих, пообещав никогда больше не отпускать. Даже Арон заслужил объятие. Отец целовал нас с сестрой, шепча на ухо то слова радости, то извинения. Анджелина засияла от счастья, когда он подбросил ее в воздух и поймал прежде, чем она долетела до земли. Это немного напоминало гризли, играющего с перышком.
