– Галерея Бернара под номером тридцать три. Дверь, как правило, заперта, нам придется звонить.
– Закрытая дверь, встречи по договоренности. Вы правы, он избирателен с клиентами.
– Он может себе это позволить.
– Мило. Надеюсь, я все же попаду внутрь.
– Непременно, – произнес Фредерик с улыбкой. – Вы же со мной.
Пайпер издалека увидела галерею. Фредерик толкнул дверь и, поняв, что она открыта, распахнул, пропуская Пайпер вперед. Над головой звякнул колокольчик.
– Бонжур! – К ним уже направлялся хозяин галереи – высокий поджарый мужчина с тонкой полоской усов над губой и зачесанными назад волосами с проседью. Взглянув на Фредерика, он расплылся в улыбке, обнажившей два ряда идеальных зубов, и затараторил по-французски с такой скоростью, что Пайпер потеряла надежду уловить, о чем идет речь. – Прошу меня извинить, – вскоре переключился он на великолепный английский. – Я слишком возмущен, что Фредерик так редко у меня бывает.
– А я ответил, что просто завален работой.
– И это истинная правда, – добавила Пайпер. – Месье почти не бывает дома. – Слова прозвучали как жалобы брюзжащей жены, и Пайпер смутилась. – Я хотела сказать, что он слишком много работает. – Вышло не лучше.
К счастью, хозяин галереи был искренне рад видеть Фредерика и спешил показать ему картину.
– Я уже говорил по телефону об этой работе, уверен, тебе понравится. Начинающий художник из Праги. Я нашел его во время последней поездки. Видел бы ты, какие он находит оттенки.
– Не сомневаюсь, что он настоящий мастер, – перебил его Фредерик. – Но прежде позволь Пайпер задать тебе один вопрос. О друге твоего отца.
По лицу Бернара было видно, что он предпочел бы поговорить о своей находке, но он не стал возражать.
– Разумеется. Но, как я и сказал, у отца было очень много друзей. Возможно, они общались еще до моего рождения, тогда я ничем не смогу помочь.
– Он был не только другом, вероятно, еще и клиентом, – произнесла Пайпер. – Сестра того художника полагает, что у вашего отца могли сохраниться некоторые его работы.
Она достала телефон, чтобы показать присланную Пейшенс фотографию одного из полотен.
– Надеюсь, еще сохранились книги с учетными записями о продажах. Его звали Найджел Руж. Это написал он.
Она протянула телефон. Глаза Бернара стали круглыми, брови поползли вверх.
– Бог мой, не могу поверить! Вы ищете это произведение? Картину с изображением обнаженной дамы?
– Да… – неуверенно ответила Пайпер, она уже и сама стала сомневаться, что это так. Выражение лица Бернара заставляло ее нервничать. – А в чем дело?
– Я вырос, любуясь этой женщиной.
– Вы… Что?
– Именно, картина висела у нас в столовой.
Невероятно. Пайпер поверить не могла в свою удачу. Она уже настроилась на долгий разговор, приготовилась умолять мужчину рассказать, где он видел эту картину.
– Она все еще принадлежит вашей семье?
Бернар покачал головой.
– Боюсь, уже нет. Я продал большую часть вещей, когда мы расставались с домом. Необходимо было оплатить долги. Эта картина была продана вместе с остальными.
Ей надо было заранее приготовиться к тому, что поиски редко бывают легкими и короткими. И все же надежда существует.
– Но вы ведь знаете человека, который ее купил?
– У меня записано все о каждой картине. – Бернар вскинул голову.
– Можем мы узнать имя? – вмешался Фредерик.
Пайпер вздрогнула. Видимо, последние несколько минут Фредерик разглядывал работы, поэтому голос его звучит так глухо.
– Разумеется, но мне потребуется несколько минут, чтобы найти все в компьютере.
– Спасибо вам, – с чувством сказала Пайпер, обращаясь скорее к Фредерику, нежели к Бернару. – Вы очень мне помогли.
– Вернусь, как только найду нужную информацию. А вы тем временем посмотрите картину Бискупа. Она называется «Зауфальствы». – Бернар самодовольно улыбнулся и указал рукой на картину. – Вы будете в восторге от его манеры.
Пайпер подошла к картине. Типичный пример современного искусства. Перемешанные цвета – белый, красный и черный, – вероятно передающие некий смысл. Цена ее впечатлила больше. Она меньше заплатила за весь год обучения в кулинарной школе.
– Что скажете? – обратилась она к Фредерику, стоящему у нее за спиной.
– Любопытно, – только и ответил он.
– Ваш друг действительно думает, что вы сегодня это купите?
– Полагаю, да. Бернар никогда не шутит, когда разговор идет об искусстве.
– Вы так и сделаете? Выпишете чек, если работа понравится?
– Если понравится, да.
Пайпер тряхнула головой. В ее голове не укладывалась мысль о том, что можно одним росчерком отдать сумму, которую ей пришлось копить много месяцев, в прямом смысле откладывая каждое пенни. А Фредерик собирался расстаться с такими огромными деньгами так легко, словно покупал новую рубашку.
– Вам она нравится? – спросил он.
– А вам?
– Честно? – Он склонил голову набок. – Я не вполне понимаю, что сейчас вижу. Передо мной лишь смешение красок.
Пайпер прищурилась, стараясь уловить какие-то очертания. На ее взгляд, эта работа ничем не отличалась от многих, висящих в доме Фредерика. Но они производили лучшее впечатление, были легче и разнообразнее по цвету. Эта картина, определенно, не манила ее. От взгляда на полотно внутри появлялось знакомое неприятное чувство, а это не приносило радости. Не хотелось бы видеть эту картину каждый день.
– Она очень грустная, – произнесла наконец Пайпер.
– Так и должно быть. – Вдалеке послышались шаги. – Ведь «зуфальствы» переводится с чешского как «отчаяние».
Неудивительно, что у нее появилось ощущение зияющей внутри дыры.
– Не представляю, как может появиться желание купить произведение, нагоняющее тоску? Впрочем, я плохо разбираюсь в искусстве.
– Вот как? А я полагал, повара считают кулинарию искусством.
– Знаменитые шефы безусловно. Каждый из них своего рода творец. – Шеф Диспельту частенько напоминал им об этом. – Но я говорю о живописи и всяком таком. – Она перевела взгляд на соседнюю картину. – Единственным предметом искусства в нашем доме был постер с «Водяными лилиями» Моне. Думаю, Бернар не продает постеры.
– Нет, не продает.
– Плохо. – Пайпер стояла и смотрела на картину. Цвета на ней были ярче и веселее, но она не оказывала такого сильного воздействия, как первая. Внезапно Пайпер поняла, почему полотно Бискупа показалось ей знакомым. Оно напомнило ей Фредерика. Он тоже был сильным и умел убеждать. Но эта грусть… Ее она во Фредерике не замечала. Хотя, несомненно, она присутствовала. И еще он был одинок. Несмотря на загруженность. По крайней мере, он много времени проводит один. Если у него и есть родственники и друзья, то никто из них ни разу не был приглашен в его дом.
