Курту фон Шушнигу исполнилось сорок один год. Все, кто знал его, согласятся, что это был человек с безупречными манерами австрийского аристократа, поэтому неудивительно, что разговор он начал с красивых слов о великолепном виде из окна, отменной погоде, сказал несколько лестных слов о кабинете, который, несомненно, был свидетелем многих встреч, оказавших огромное влияние на развитие событий. Гитлер перебил его: «Мы встретились здесь не для того, чтобы обсуждать вид из окна или беседовать о погоде». И тут разразилась буря. Как вспоминал позднее австрийский канцлер, последовавший затем двухчасовой «разговор походил в некотором роде на монолог».
«Вы сделали все, чтобы не проводить дружественную политику, — кипел Гитлер. — Вся история Австрии — это непрекращающаяся государственная измена. Так было в прошлом, и сейчас не лучше. Этому историческому парадоксу пора положить конец. И я могу сказать вам прямо сейчас, герр Шушниг, что твердо намерен положить этому конец. Германский рейх — одна из великих держав, и никто не повысит голоса, если она решит свои пограничные проблемы».
Шокированный вспышкой Гитлера, обходительный австрийский канцлер старался казаться спокойным, но отстаивал свою точку зрения. Он сказал, что имеет несколько иной, чем у хозяина, взгляд на роль Австрии в германской истории. «Вклад Австрии в этом отношении, — настаивал он, — весьма велик».
Г и т л е р: Ноль. Я говорю вам, абсолютный ноль! На протяжении всей истории Австрия саботировала любую национальную идею. Габсбурги и католическая церковь только тем и занимались, что саботировали.
Ш у ш н и г: Все равно, герр рейхсканцлер, вклад Австрии нельзя отделить от общей картины германской культуры. Возьмите, например, Бетховена…
Г и т л е р: Ах, Бетховена? Позвольте вам заметить, что Бетховен родился в низовьях Рейна.
Ш у ш н и г: Но жить он пожелал в Австрии, как и многие другие…
Г и т л е р: Очень может быть. Но я еще раз повторяю, что так больше продолжаться не может. На меня возложена историческая миссия, и я эту миссию выполню, потому что судьба избрала для этой цели именно меня… Кто не со мной, тот будет уничтожен… Я направил Германию по самому трудному за всю ее историю пути; я добился того, чего не добивался никакой другой немец. И не с помощью силы, позвольте вам заметить. Меня питает любовь моего народа…
Ш у ш н и г: Герр рейхсканцлер, я охотно верю этому…
После часового разговора Шушниг попросил своего противника изложить жалобы. «Мы сделаем все, — сказал он, — чтобы устранить препятствия, стоящие на пути взаимопонимания, насколько это возможно».
Г и т л е р: Это вы так говорите, герр Шушниг. Но я вам говорю, что намерен решить так называемый австрийский вопрос тем или иным способом.
Потом он пустился в пространные рассуждения, обвиняя Австрию в том, что она укрепляет границу с Германией. Это обвинение Шушниг отверг.
Г и т л е р: Послушайте, неужели вы думаете, что можете передвинуть камень в Австрии, чтобы я не узнал об этом уже на следующий день? …Мне достаточно приказать, и вся ваша нелепая система обороны в одну ночь разлетится на мелкие кусочки. Вы же не думаете, что сможете задержать меня хотя бы на полчаса, верно?.. Мне бы очень хотелось уберечь Австрию от этого, потому что такая мера приведет к кровопролитию. Вслед за армией двинутся отряды СА и австрийский легион. И никто не сможет остановить их справедливого гнева, даже я!
После этих угроз Гитлер грубо напомнил Шушнигу, называя его по фамилии и не упоминая его ранга, как того требует дипломатический этикет, об изоляции Австрии и, следовательно, ее беспомощности.
Г и т л е р: И не думайте, что кто-нибудь сможет помешать мне. Италия? У меня полное взаимопонимание с Муссолини… Англия? Англия и пальцем не пошевельнет ради Австрии… Франция?
Он заметил, что Франция могла бы остановить Германию в Рейнской области, а теперь поздно».
И наконец Гитлер заявил: «Я даю вам еще одну возможность, последнюю, прийти к соглашению, герр Шушниг. Или мы с вами находим решение, или события будут развиваться своим чередом. Подумайте, герр Шушниг, хорошенько подумайте. Я могу ждать только до сегодняшнего вечера…»
Шушниг поинтересовался, какие конкретные условия ставит германский канцлер.
«Мы можем обсудить их после полудня», — сказал Гитлер.
Во время обеда Гитлер, что с удивлением отметил Шушниг, пребывал в отличном настроении. Он говорил о лошадях и домах. Он собирался строить самые высокие в мире небоскребы. «Американцы увидят, — говорил он Шушнигу, — что в Германии дома строят выше и лучше, чем в Соединенных Штатах». Что касается измотанного австрийского канцлера, то он, как заметил Папен, «был взволнован и озабочен». Шушниг слыл заядлым курильщиком, но в присутствии Гитлера курить ему не разрешили. Правда, после кофе, когда все перешли в соседнюю комнату, Гитлер извинился и вышел, и Шушнигу удалось покурить. Тогда же у него появилась возможность сообщить заместителю министра иностранных дел Гвидо Шмидту о плохих новостях. Однако вскоре положение еще больше ухудшилось.
После того как австрийцы прождали два часа в небольшой приемной, их провели в комнату, в которой находились Риббентроп, новый немецкий министр иностранных дел, и Папен. Риббентроп протянул им два машинописных листка проекта «соглашения» и добавил, что это окончательные требования Гитлера и обсуждать их он не намерен. Австрийцы просто должны их подписать. Шушниг вспоминал, что почувствовал облегчение, получив наконец-то от Гитлера нечто определенное. Но стоило ему прочесть документ, как облегчение испарилось. Фактически это был немецкий ультиматум Австрии, согласно которому от Шушнига требовали передать власть нацистам в течение одной недели.
В ультиматуме содержались требования снять запрет на австрийскую нацистскую партию, амнистировать нацистов, находившихся в тюрьме, пронацистского венского адвоката доктора Зейсс-Инкварта сделать министром внутренних дел, причем в его ведении должны были находиться полиция и служба безопасности. Для другого нациста — Глайзе-Хорстенау предназначался пост военного министра. Германская и австрийская армии должны были установить более тесные связи, для чего намечался ряд мер, в том числе обмен офицерами в количестве ста человек. «Будет проведена подготовка, — гласило последнее требование, — включения Австрии в экономическую систему Германии. Для этого доктор Фишбёк (тоже нацист) будет назначен на пост министра финансов».
Шушниг вспоминал позднее, что сразу понял: подпиши он такой ультиматум, это будет означать конец независимости Австрии.
«Риббентроп советовал мне принять требования сразу. Я возражал и ссылался на предшествующие соглашения, подписанные с фон Папеном перед приездом в Берхтесгаден. Я дал понять Риббентропу, что не ожидал таких необоснованных требований…»
Но был ли Шушниг готов принять их? Что он не одобрял их — было понятно всем, даже Риббентропу. Вопрос заключался в том, подпишет ли он их. И в этот решающий момент австрийский канцлер дрогнул. Он робко осведомился, может ли рассчитывать на добрую волю со стороны Германии — иными словами, намерено ли правительство рейха соблюдать условия соглашения. Он уверяет, что получил утвердительный ответ.
