В течение тысячелетий, по заявлению Гитлера, провинции Богемия и Моравия являлись частью жизненного пространства для немецкого народа… Чехословакия продемонстрировала свою неспособность выжить и пала жертвой распада. Германский Рейх не может более терпеть беспорядки на этих землях… Сегодня, следуя закону самосохранения, он полон решимости восстановить основы разумного порядка в Центральной Европе. Тысячелетняя история доказала, что именно на немецкий народ благодаря величию его духа и отличительным качествам возложена эта миссия.
Долгая ночь германского варварства опустилась над Прагой и всей Чехословакией.
16 марта Гитлер взял Словакию под свою милостивую защиту в ответ на телеграмму премьера Тисо, составленную, как известно, в Берлине. Немецкие войска немедля вошли в Словакию для ее «защиты». 18 марта Гитлер прибыл в Вену, чтобы одобрить «Договор о защите», который 23 марта подписали в Берлине Риббентроп и Тука. В договор был включен секретный протокол, по которому Германия получала право использовать мощности словацкой экономики. Что касается Рутении — восточной части Чехословакии, то она просуществовала как независимая Карпатско-Украинская республика только 24 часа со времени ее провозглашения 14 марта. Призывы к Гитлеру взять республику под свою защиту оказались тщетными, так как эта земля была обещана Венгрии. В трофейных немецких архивах было обнаружено интересное письмо, написанное от руки 13 марта регентом Венгрии Миклошем Хорти Адольфу Гитлеру.
«Ваше превосходительство, сердечно благодарю Вас! Не могу выразить, насколько я счастлив, поскольку эта земля (Рутения) для Венгрии — не хотелось бы употреблять высокие слова — жизненно необходима… Мы с энтузиазмом трудимся над решением этой задачи. Планы уже составлены. Во вторник, 16-го числа, произойдет пограничный инцидент, на который в субботу в качестве ответной меры последует мощный удар».
В действительности нужды в «инциденте» не было. Венгерские войска просто вошли в Рутению в шесть утра 15 марта — в то самое время, когда немецкие войска вторглись на территорию Чехословакии с запада. На следующий день Рутения была формально присоединена к Венгрии.
Итак, 15 марта началось с того, что в 1.15 Гаха прибыл в рейхсканцелярию, а закончилось тем, что Чехословакия, по заявлению Гитлера, перестала существовать.
Ни Англия, ни Франция не предприняли ни малейшей попытки спасти Чехословакию, хотя в Мюнхене торжественно давали ей гарантии на случай агрессии.
После этой встречи не только Гитлер, но и Муссолини понял: англичане настолько слабы, а их премьер-министр настолько податлив, что в дальнейшем на них можно не обращать внимания. 11 января 1939 года Чемберлен в сопровождении лорда Галифакса прибыл в Рим, чтобы нащупать пути улучшения англо-итальянских отношений. Автор этих строк присутствовал на вокзале в Риме, когда прибыли англичане, и в свой дневник занес тот факт, что на лице Муссолини при встрече гостей играла «глуповато-самодовольная улыбка». «Когда Муссолини проходил мимо меня, — записал я в дневнике, — я слышал, как он шутил со своим зятем (Чиано), острил». Я, конечно, не мог уловить все, о чем они говорили, но записи в дневнике Чиано передают его впечатления о встрече:
«Приезд Чемберлена. Как далеки мы от этих людей! Это другой мир. Мы говорили об этом с дуче после обеда. «Эти люди сделаны не из того теста, — сказал он, — что их фрэнсисы дрейки и другие блистательные авантюристы, которые создали империю. Эти — просто утратившие вкус к жизни сыновья многих поколений богачей, они растеряют свою империю».
Англичане не хотят воевать. Они стараются отступать, отступать как можно медленнее, но не воевать… Наши беседы с англичанами подошли к концу. Мы ни до чего не договорились. Я позвонил Риббентропу и сказал, что это был «большой лимонад» (фарс)…»
Во время судетского кризиса Гитлер интересовался мнением Чемберлена, но в трофейных немецких документах нет ни слова о том, что его беспокоило мнение премьер-министра в связи с уничтожением остатков Чехословакии, несмотря на гарантии Англии и Мюнхенское соглашение. 14 марта, когда Гитлер ждал Гаху, чтобы унизить его, в палате общин в Лондоне обсуждался вопрос о планах Гитлера «отделить» Словакию и позиции Англии в свете этих планов. Чемберлен горячо заверял: «Никакой агрессии не было!»
Однако на следующий день, 15 марта, когда агрессия стала фактом, премьер-министр использовал провозглашение «независимости» Словакии в качестве оправдания за несдержанное Англией обещание. «Эта декларация, — сказал он, — покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство его величества не может считать себя далее связанным этим обещанием».
Таким образом, стратегия Гитлера полностью себя оправдала. Он предложил Чемберлену «выход», и тот его принял. Интересно, что премьер-министр даже не собирался обвинять Гитлера в нарушении слова. «Я так часто слышал обвинения в невыполнении обещаний, которые мне казались плохо обоснованными, — говорил он, — что не хотел бы сейчас выступать с обвинениями подобного рода».
Неудивительно, что протест, заявленный в тот день Англией, если это вообще можно назвать протестом, был настолько слаб, что немцы отнеслись к нему, а позднее и к англо-французскому протесту, с высокомерным презрением.
«Правительство его величества не имеет намерения вмешиваться в дела, в которых могут быть непосредственно заинтересованы правительства других стран… Тем не менее оно — этот факт правительство Германии непременно оценит — крайне заинтересовано в успехе мер, принимаемых для поддержания атмосферы доверия и ослабления напряженности в Центральной Европе. Оно будет сожалеть обо всех действиях, которые могут привести к нарушению атмосферы растущего всеобщего доверия…»
Нота была доставлена Риббентропу послом Гендерсоном 15 марта как официальное послание лорда Галифакса. О событиях текущего дня в ней не было сказано ни слова.
Французы, по крайней мере, были более решительны. Робер Кулондр, новый посол Франции в Берлине, не одобрял ни точку зрения англичан на нацизм, ни презрение Гендерсона по отношению к чехам. Утром 15-го числа он потребовал встречи с Риббентропом, но министр находился в это время на пути в Прагу, где намеревался вместе с Гитлером насладиться унижением сломленного народа. Вместо него в полдень посла принял статс-секретарь фон Вайцзекер. Посол сразу высказал то, о чем Чемберлен и Гендерсон еще не были готовы говорить: военное вторжение в Богемию и Моравию — это нарушение Мюнхенского соглашения и нарушение франко-германского заявления от 6 декабря. Вайцзекер, который позднее лез из кожи вон, пытаясь доказать, что всегда был антинацистом, вел себя с таким высокомерием, которому мог бы позавидовать сам Риббентроп. Вот что он вспоминал об этом:
«Я говорил с послом довольно резко и просил его не упоминать о Мюнхенском соглашении, которое, как он считал, было нарушено, и не читать нам лекций… Я сказал ему, что в свете договоренности, достигнутой прошлой ночью с правительством Чехословакии, не вижу оснований для демарша, предпринятого французским послом… и выразил уверенность, что, вернувшись в посольство, он найдет там новые инструкции, которые его наверняка удовлетворят».
