Тем не менее германский министр, чтобы не терять времени, приступил к главному, заявив, что пришла пора окончательно выяснить отношения между Польшей и Германией. Прежде всего, продолжал он, речь пойдет о Данциге, который необходимо вернуть Германии. По словам Риббентропа, рейх планирует построить шоссе и проложить двухколейную железную дорогу через Польский коридор, чтобы соединить Германию с Данцигом и Восточной Пруссией. Обе дороги будут экстерриториальными. И наконец, Гитлер требует, чтобы Польша присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, направленному против России. В обмен на это Германия готова продлить польско-германский договор на 10–20 лет и гарантировать незыблемость польских границ.
Риббентроп отметил, что все это он говорит «строго конфиденциально». Он предложил послу передать эту информацию министру иностранных дел Беку устно, так как опасность утечки информации, особенно на страницы прессы, чрезвычайно велика. Липский обещал доложить обо всем в Варшаву, но от себя добавил, что лично ему возвращение Данцига Германии не представляется возможным. Он напомнил немецкому министру иностранных дел о 5 ноября 1937 года и 14 января 1938 года, когда Гитлер заверял поляков, что не будет поддерживать проекты изменения статуса Данцига. Риббентроп на немедленном ответе не настаивал и посоветовал полякам «хорошенько все обдумать». Правительству в Варшаве много времени на раздумья не понадобилось. 31 октября министр иностранных дел Бек направил послу в Берлин подробные инструкции, что отвечать немцам. Но послу удалось встретиться с Риббентропом только 19 ноября — вероятно, немцы хотели, чтобы поляки обдумали свой ответ обстоятельно. Ответ последовал отрицательный, однако, желая выразить немцам понимание, поляки предложили заменить гарантии, предоставленные Данцигу Лигой Наций, германо-польскими гарантиями, дающими Данцигу статус вольного города. «Любое другое решение, — писал Бек в меморандуме, который Липский зачитал Риббентропу, — как и любая попытка присоединить вольный город к рейху, неизбежно приведет к конфликту». Он добавил, что маршал Пилсудский, покойный диктатор Польши, в 1934 году во время переговоров, закончившихся подписанием пакта о ненападении, предупреждал немцев, что «вопрос о Данциге всегда будет критерием намерений Германии относительно Польши».
Такой ответ не удовлетворил Риббентропа. Он высказал сожаления по поводу позиции, занятой Беком, и посоветовал полякам «потрудиться и серьезно рассмотреть предложения Германии».
Гитлер отреагировал на сопротивление Польши более решительно. 24 ноября, через пять дней после встречи Липского с Риббентропом, он издал директиву главнокомандующим видами вооруженных сил:
«Необходимо… вести подготовку к внезапному захвату немецкими войсками свободного государства Данциг…
Действия строить с расчетом на захват Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит… Сухопутным войскам осуществлять вторжение из Восточной Пруссии. Привлекаемые для этого силы не разрешается использовать также для овладения Мемельской областью, чтобы при необходимости можно было обе операции провести одновременно. Военно-морскому флоту осуществлять с моря поддержку операций сухопутных войск…
Разработанные видами вооруженных сил решения представить мне к 10.1.1939 г.».
Несмотря на предупреждение Бека о том, что любая попытка Германии захватить Данциг неизбежно приведет к конфликту, Гитлер убедил себя, что это можно сделать, не прибегая к войне. Данциг находился под контролем местных нацистов, а они выполнят любые приказы из Берлина, как раньше выполняли их судетские нацисты. Таким образом, создать там «квазиреволюционную» ситуацию будет нетрудно. Заканчивался 1938 год — год, когда европейцы стали свидетелями бескровного захвата Австрии и Судетской области. Теперь Гитлера волновали будущие завоевания: остатки Чехословакии, Мемель и Данциг. Усмирить Шушнига и Бенеша оказалось несложно. Настала очередь Юзефа Бека.
Тем не менее, когда 5 января 1939 года Гитлер встретился в Берхтесгадене с польским министром иностранных дел, он еще не был готов повести себя с ним так, как с Шушнигом. Сначала надо было уничтожить остатки Чехословакии. Согласно польским и немецким секретным документам с записью беседы, Гитлер пребывал в миролюбивом настроении и даже сказал, что «всегда к услугам Бека». А потом поинтересовался, что так тяготит польского министра. Бек ответил, что его мысли заняты Данцигом. Об этом, очевидно, думал и Гитлер.
«Данциг — немецкий город, — напомнил он гостю. — Таким он останется навсегда и рано или поздно станет частью Германии». При этом он старался заверить Польшу, что не будет пытаться захватить город силой.
Ему нужен Данциг, нужны железная дорога и шоссе, проложенное вдоль Польского коридора. Однако если он и Бек «отойдут от старых стереотипов и будут искать решение в совершенно ином направлении», то, он уверен, они придут к соглашению, которое окажется справедливым для обеих сторон.
Бек не разделял его уверенности. Хотя он и признался на следующий день Риббентропу, что не хотел бы показаться фюреру чересчур прямолинейным, он тем не менее сказал, что «Данциг — проблема очень сложная». По его мнению, в предложении канцлера не содержалось равноценной для Польши компенсации. Гитлер в ответ на это заметил, что Польша «имеет преимущество — общую границу с Германией, гарантированную договором». Вероятно, это не произвело впечатления на Бека, но в конце концов он согласился подумать над этим вопросом.
На следующий день польский министр иностранных дел имел в Мюнхене беседу с Риббентропом. Бек просил его передать Гитлеру, что, если все предыдущие переговоры с немцами внушали ему оптимизм, то последняя встреча впервые настроила его пессимистически. В частности, при той постановке вопроса, которую предлагает Гитлер, «он не видит путей для достижения соглашения» о Данциге. Полковнику Беку, как и многим другим деятелям, чьи имена встречались на страницах этой книги, понадобилось некоторое время, чтобы утвердиться в своих пессимистических взглядах. Как большинство поляков, он был настроен против русских. Более того, он не любил французов, против которых затаил обиду еще в 1923 году, когда его выслали из Парижа, где он находился в качестве военного атташе, якобы за покупку документов, касающихся французской армии. Вполне естественно, что этот человек, став в ноябре 1932 года министром иностранных дел, склонялся в сторону Германии. Он с самого начала сочувствовал нацистской диктатуре и в течение последних шести лет старался сблизить свою страну с Третьим Рейхом, ослабляя при этом традиционные связи с Францией.
Из граничащих с Германией государств больше всего следовало беспокоиться Польше. Ей реальнее, чем какой-либо другой стране, угрожала опасность со стороны Германии, но правители Польши этого не понимали. Ни один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, по которому был образован Польский коридор, дававший Польше выход к морю и отсекавший Восточную Пруссию от рейха. Отделение старого ганзейского порта Данциг и придание ему статуса вольного города под гарантией Лиги Наций и при экономическом господстве Польши задевало общественное мнение Германии. Даже слабая и миролюбивая Веймарская республика расценивала историю с Данцигом как ущемление прав Германии со стороны Польши. Еще в 1922 году генерал фон Сект определил отношение немецкой армии к этому вопросу:
