Этот секретный меморандум, оказавшийся в числе трофейных документов в руках союзников, отражает ход мысли Гитлера в тот роковой август. Польша, по его мнению, не представляла для Германии проблемы с военной точки зрения. Тем не менее он не забывал о возможности войны на два фронта. «Никакая сила в мире, — хвастался он, — не сможет преодолеть укрепления на западных границах Германии. В жизни меня еще никто не смог напугать, не напугает и Англия. Не будет у меня и нервного срыва, который все предсказывают». Что касается России, «Советское правительство не станет воевать против нас… Советы не повторят ошибки царского правительства и не станут лить потоки крови в угоду Англии. Они наверняка попытаются извлечь для себя выгоду за счет Прибалтийских государств или Польши, не прибегая при этом к боевым действиям». Эта демагогия Гитлера так подействовала на графа Чаки, что в конце второй беседы, которая состоялась в тот же день, он попросил фюрера «относиться к двум письмам Телеки так, будто они вообще не были написаны», и заверил, что о том же самом попросит Муссолини. Уже несколько недель дуче беспокоился, что Гитлер втянет Италию в войну. Аттолико, его посол в Берлине, слал все более тревожные телеграммы о намерении Гитлера напасть на Польшу. С первых чисел июня Муссолини настойчиво добивался новой встречи с Гитлером. В июле было назначено место и время встречи: на Бреннерском перевале 4 августа. 24 июля через Аттолико Муссолини представил Гитлеру перечень основных вопросов, о которых пойдет речь. Если фюрер считает войну «неизбежной», то Италия будет стоять плечом к плечу с Германией. Но дуче напоминал ему, что война с Польшей не останется локальной, а перерастет в европейский конфликт. Муссолини не считал, что это самое удачное время для стран оси, чтобы начать такую войну. Взамен он предлагал «конструктивную миролюбивую политику в течение нескольких лет», за которые Германия решит свои проблемы с Польшей, а Италия дипломатическим путем свои проблемы с Францией. Он даже шел дальше: предлагал созвать еще одну международную конференцию великих держав.
Реакция фюрера, как отметил в своем дневнике 26 июля Чиано, была неблагоприятной, поэтому Муссолини решил, что встречу с ним целесообразнее отложить. Вместо нее он предложил немедленно созвать встречу министров иностранных дел двух стран. Записи в дневнике Чиано, относящиеся к этому периоду, передают растущее беспокойство в Риме.
6 августа он записал: «Нам нужно найти какой-то выход. Если мы последуем за немцами, то ввяжемся в войну при самых неблагоприятных для стран оси, особенно для Италии, обстоятельствах. Наш золотой запас сократился почти до нуля, так же как и наши запасы металла… Нам необходимо избежать войны. Я предложил дуче, чтобы я встретился с Риббентропом… Во время этой встречи я попытаюсь развить мысль Муссолини о созыве всемирной конференции».
Запись от 9 августа: «Риббентроп поддерживает идею нашей встречи. Завтра вечером я намерен выехать на встречу с ним в Зальцбург. Дуче хочет, чтобы я документально доказал немцам, что начать войну сейчас было бы ошибкой».
10 августа: «Дуче, как никогда, уверен в том, что конфликт необходимо отложить. Он сам разработал план выступления на встрече в Зальцбурге, который заканчивается ссылкой на международные переговоры, имеющие целью решить проблемы, так будоражащие Европу. Перед отъездом он советует мне откровенно заявить немцам, что мы должны избежать конфликта с Польшей, так как не будет возможности его локализовать, а всеобщая война обернется катастрофой для всех».
Вооруженный такими рекомендациями — похвальными, но при сложившихся обстоятельствах наивными, — фашистский министр иностранных дел отправился в Германию, где 11, 12 и 13 августа Риббентроп и Гитлер удивили его так, как никто в жизни.
Чиано в Зальцбурге и Оберзальцберге: 11, 12, 13 августа
Почти десять часов длилась встреча Чиано с Риббентропом 11 августа. Она проходила в имении Риббентропа Фушль, расположенном в пригороде Зальцбурга. Немецкий министр иностранных дел позаимствовал его у австрийского монархиста, причем хозяина как нельзя более кстати переправили в концентрационный лагерь. Темпераментному итальянцу атмосфера, как он писал позднее, показалась холодной и мрачной. Во время обеда министры не сказали друг другу ни слова. В этом, собственно, не было нужды. Еще раньше Риббентроп сообщил своему гостю, что решение напасть на Польшу непоколебимо.
«Хорошо, Риббентроп, — так, по словам Чиано, сказал он. — Что же вам нужно — Данциг или коридор?» «Уже ни то, ни другое, — ответил Риббентроп, глядя на него холодными, отливающими металлом глазами. — Нам нужна война!»
Возражения Чиано, что польский конфликт невозможно будет локализовать, что если напасть на Польшу, то в войну вступят западные державы, решительно отклонялись. Четыре года спустя, в 1943 году, в канун Рождества, лежа в тюремной камере № 27 в Вероне в ожидании казни, к которой привели его подстрекательства немцев, Чиано вспоминал холодный день 11 августа и имение Фушль близ Зальцбурга. В своей последней дневниковой записи от 23 декабря 1943 года он отмечал, что Риббентроп «во время одного из обедов, проходившего в мрачной атмосфере Зальцбурга», предложил ему пари: он ставил коллекцию старинного немецкого оружия против старой итальянской картины, что Франция и Англия сохранят нейтралитет. И далее Чиано сокрушенно замечает, что своего проигрыша он так и не заплатил.
Чиано переехал в Оберзальцберг, где Гитлер в течение 12 и 13 августа распространялся по поводу того, что Англия и Франция в войну не вступят. В отличие от министра иностранных дел Гитлер старался казаться сердечным и добродушным, но был тоже непреклонен. О его настроении можно судить не только по дневнику Чиано, но и по записи беседы, которую обнаружили среди трофейных документов. Когда итальянский министр вошел, Гитлер стоял возле большого стола с военными картами. Он начал с того, что рассказал о мощи немецкого Западного вала. По его словам, вал был непреодолим. К тому же, добавил он пренебрежительно, Англия сможет переправить во Францию лишь три дивизии. Конечно, у Франции сил больше, но с Польшей будет покончено в очень сжатые сроки, и Германия сможет сконцентрировать на Западе сто дивизий для «борьбы не на жизнь, а на смерть».
А начнется ли борьба? Некоторое время спустя Гитлер, раздраженный реакцией Чиано, стал противоречить самому себе. Итальянский министр, как и намеревался, высказал Гитлеру все. Согласно немецкой записи, он выразил «крайнее удивление Италии по поводу возникновения такой сложной ситуации». Он пожаловался, что Германия ничего не сообщила своей союзнице, «напротив, министр иностранных дел рейха утверждал в Милане и в Берлине в мае, что вопрос с Данцигом будет решен в свое время». Когда Чиано заявил, что конфликт с Польшей выльется в европейскую войну, хозяин перебил его: «Лично я абсолютно убежден в том, что западные демократии в любом случае воздержатся от развязывания всеобщей войны». На это Чиано, согласно немецким документам, возразил, что он «надеется, что фюрер окажется прав, но вряд ли так будет». Затем итальянский министр иностранных дел обстоятельно обрисовал слабость Италии. После этого скорбного повествования, как записано в немецких документах, Гитлер, должно быть, окончательно убедился, что в приближающейся войне от Италии ждать большой помощи не придется.
