Но к этому времени ни вопросы, ни ответы не имели значения: Риббентроп уже находился на пути в Москву. О визите было объявлено накануне вечером; была названа и причина визита: заключение пакта о ненападении между нацистской Германией и Советским Союзом.
Ворошилов, которому, казалось, нравился французский генерал, старался мягко дать понять ему, что их общение скоро закончится.
«Я одного боюсь, — говорил Ворошилов. — Английская и французская стороны слишком долго затягивали политические и военные переговоры. Поэтому мы не исключаем, что за это время могли произойти важные политические события»
[57]
.
Риббентроп в Москве: 23 августа 1939 года
«Важные политические события» как раз происходили. Вооруженный письменными полномочиями фюрера, позволяющими ему подписать договор о ненападении «и другие соглашения» с Советским Союзом, которые вступают в силу с момента подписания, Риббентроп вылетел в Москву 22 августа. Многочисленная немецкая делегация провела ночь в Кенигсберге в Восточной Пруссии, где министр иностранных дел, согласно записям Шмидта, вел постоянные переговоры по телефону с Берлином и Берхтесгаденом и подготовку к переговорам со Сталиным и Молотовым.
Два больших транспортных «Кондора», на борту которых находилась немецкая делегация, приземлились в Москве в полдень 23 августа. Наскоро пообедав в посольстве, Риббентроп поспешил в Кремль на встречу с советским диктатором и комиссаром иностранных дел. Первая встреча продолжалась три часа и закончилась, как сообщал Риббентроп Гитлеру в «очень срочной» телеграмме, благоприятно для немцев. Судя по сообщению министра иностранных дел, вообще не было никаких проблем при обсуждении условий пакта о ненападении, предусматривающих, что Советский Союз не примет участия в войне, которую начнет Гитлер. Собственно говоря, он упоминал об одной небольшой проблеме, связанной с дележом. Русские, писал Риббентроп, потребовали, чтобы Германия признала маленькие порты Латвии Либау и Виндау «входящими в сферу их интересов». Поскольку вся Латвия при разграничении сфер интересов отходила к Советскому Союзу, это требование не составляло проблемы, и Гитлер быстро согласился. После первой встречи Риббентроп сообщил также фюреру, что «рассматривается вопрос о подписании секретного протокола по разграничению сфер интересов во всем Восточном регионе».
Оба документа — пакт о ненападении и секретный протокол — были подписаны во время второй встречи в Кремле в тот же вечер. Немцы и русские на этой встрече, которая продлилась до утра следующего дня, легко договорились обо всем. Жарких споров не было, были лишь обсуждения в теплой дружеской обстановке мировых проблем — страна за страной. Все это закончилось обильными тостами, без которых не обходилась ни одна встреча подобного рода в Кремле. В секретном меморандуме, составленном одним из членов немецкой делегации, рассказывается об удивительной сцене.
На вопрос Сталина о целях партнеров Германии — Италии и Японии — Риббентроп бойко давал убедительные ответы. По отношению к Англии советский диктатор и нацистский министр, пребывавший в прекрасном настроении, проявили редкое единодушие. Британская военная миссия, признался Сталин своему гостю, «так и не сказала Советскому правительству, что ей надо». Риббентроп ответил, что политика Англии всегда была направлена на подрыв отношений между Германией и Советским Союзом. «Англия слаба, — уверял он, — и хочет, чтобы другие сражались за ее претенциозные притязания на мировое господство».
«Сталин ему подыгрывал. Он сказал: «Если Англия и господствовала в мире, то только по причине глупости других стран, которые позволяли себя обманывать».
К этому времени партнеры по переговорам настолько нашли общий язык, что упоминание об Антикоминтерновском пакте их больше не смущало. Риббентроп объяснял, что Антикоминтерновский пакт направлен не против России, а против западных демократий. Сталин заметил, что «Антикоминтерновский пакт больше всего напугал лондонский Сити (то есть британских финансистов) и английских лавочников».
В немецком меморандуме записано: к этому моменту настроение Риббентропа настолько улучшилось, что он даже начал шутить, чего от него, начисто лишенного чувства юмора, трудно было ожидать.
«Рейхсминистр иностранных дел, — говорится далее в меморандуме, — шутливо отметил, что господин Сталин наверняка меньше испугался Антикоминтерновского пакта, чем лондонский Сити и английские лавочники. Отношение к этому факту немцев хорошо просматривается в шутке, которая родилась среди берлинцев, известных своим чувством юмора. Они говорят, что Сталин вскоре сам присоединится к Антикоминтерновскому пакту».
Наконец нацистский министр заговорил о том, как горячо приветствует немецкий народ соглашение с Россией. «Господин Сталин сказал, — говорится в документе, — что искренне верит в это. Немцы хотят мира».
То же самое продолжалось во время тостов.
«Господин Сталин предложил тост за фюрера: «Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера. Поэтому я хотел бы выпить за его здоровье».
Господин Молотов выпил за здоровье рейхсминистра иностранных дел… Господин Молотов и господин Сталин неоднократно пили за пакт о ненападении, за новую эру в русско-германских отношениях, за немецкий народ.
Рейхсминистр иностранных дел в свою очередь предложил тост за господина Сталина, за Советское правительство, за улучшение отношений между Германией и Советским Союзом».
И все-таки, несмотря на теплую встречу смертельных врагов, Сталин не был до конца уверен, что немцы будут соблюдать договор. Когда Риббентроп уезжал, он отвел его в сторону и сказал: Советское правительство очень серьезно относится к пакту, он может дать честное слово, что Советский Союз не предаст своего партнера.
