Крупных предпринимателей, довольных тем, что новое правительство собирается поставить профсоюзы на место, а им дать возможность хозяйствовать по собственному усмотрению, попросили раскошелиться. Они не возражали. 20 февраля во дворце Геринга, председателя рейхстага, собрались по инициативе Шахта десятка два крупнейших магнатов, в том числе Крупп фон Болен, неожиданно сделавшийся горячим сторонником нацистов, Бош и Шницлер из «И.Г.Фарбениндустри» и Феглер, глава Объединенного стального концерна. Там Геринг и Гитлер и раскрыли свои планы. Записи этого совещания сохранились.
Свою длинную речь Гитлер начал с льстивых слов в адрес промышленников. «Частное предприятие, — сказал он, — нельзя вести в условиях демократии; оно мыслимо, только если народ привержен авторитету личности… Всеми жизненными благами, которыми пользуемся, мы обязаны усилиям избранных… Мы не должны забывать, что преимущества культуры надо внедрять в известной мере силой железного кулака». Он обещал предпринимателям устранить марксистов и восстановить Вермахт (последний являлся предметом особого интереса для промышленных гигантов, которые рассчитывали умножить свои капиталы с помощью производства оружия.
«Сегодня мы стоим в преддверии последних выборов», — продолжал Гитлер, пообещав своим слушателям «не отступать, чем бы они ни кончились». Он заверил их, что в случае поражения все равно удержит в своих руках власть, только «иными средствами… с помощью иного оружия». Геринг, касаясь практической стороны дела, подчеркнул важность «финансовых жертв», которые деловым людям «гораздо легче будет нести, если они учтут, что выборы 5 марта могут стать последними, — других выборов, конечно, не будет в ближайшие десять, а может, и сто лет». Все эти разъяснения промышленники сочли достаточно убедительными и с энтузиазмом восприняли обещание покончить с надоевшими выборами, с демократией и с разговорами о разоружении. Крупп, король военной промышленности, совсем недавно, точнее, 20 января уговаривавший Гинденбурга не назначать Гитлера канцлером, встал и выразил от имени деловых кругов благодарность за «ясное изложение позиции». Затем д-р Шахт пустил по кругу шляпу. «Я собрал три миллиона марок», — показал он на Нюрнбергском процессе.
31 января 1933 года, на следующий после назначения Гитлера канцлером день, Геббельс записал в своем дневнике: «На совещании у фюрера мы разработали план борьбы с красным террором. В данный момент мы воздержимся от прямых контрмер. Из попытки большевистской революции сначала должно возгореться пламя. В нужный момент мы нанесем удар».
Несмотря на все усиливавшиеся в ходе избирательной кампании провокации нацистских властей, ни малейшего намека на «революцию» (коммунистическую или социалистическую), да еще на «возгорание пламени», не было. Тем не менее в начале февраля правительство Гитлера запретило коммунистам проводить собрания и закрыло коммунистические газеты и журналы. Собрания социал-демократов тоже либо запрещались официально, либо разгонялись головорезами из СА, выпуск социалистических газет то и дело приостанавливался. Не могла избежать нацистского террора даже партия католического «Центра». Лидера католических профсоюзов Штегервальде молодчики в коричневых рубашках избили, когда он попытался выступить на митинге, а на другом собрании Брюнинг был вынужден искать защиты у полиции, когда отряды СА нанесли ранения некоторым его сторонникам. Общее число противников нацизма, убитых во время избирательной кампании, составило 51 человек, а число нацистов — 18, согласно нацистским источникам.
Ведущая роль Геринга как министра внутренних дел Пруссии становилась все заметнее. Не считаясь с умеренной позицией Папена, которому как министру-президенту Пруссии Геринг должен был подчиняться, он уволил сотни республиканских чиновников, заменив их нацистами, по большей части офицерами СА и СС. По его приказу полиция должна была, с одной стороны, «любой ценой» избегать враждебных акций в отношении СА, СС и «Стального шлема», а с другой — не щадить «врагов государства». Он потребовал, чтобы полиция «пускала в ход огнестрельное оружие», предупредив, что полицейские, отказавшиеся подчиниться, будут наказаны. Это был откровенный призыв к полиции земли Пруссия, распространявшей свое влияние на две трети территории Германии, расстреливать каждого, кто выступит против Гитлера. Чтобы обеспечить неукоснительное выполнение поставленной задачи, Геринг объявил 22 февраля о сформировании дополнительных полицейских частей численностью 50 тысяч человек; из них 40 тысяч человек были мобилизованы из рядов СА и СС, а остальные — из рядов «Стального шлема». Отсюда следует, что полицейские функции в Пруссии осуществлялись в большой мере руками нацистских громил. Крайне несерьезно было бы поэтому ожидать, что такая полиция защитит немцев от нацистских террористов.
Несмотря на террор, «большевистская революция», которую ждали Геббельс, Гитлер и Геринг, не привела к «возгоранию пламени». Но если такую «революцию» не удалось спровоцировать, нельзя ли ее выдумать?
24 февраля полиция Геринга устроила налет на «Карл-Либкнехт-хаус», штаб-квартиру коммунистов в Берлине. Руководство коммунистов покинуло это помещение еще за несколько недель до налета. Часть его ушла в подполье, а часть нелегально перебралась в Россию. Но в подвале осталось много пропагандистских брошюр. Этого оказалось достаточно, чтобы Геринг заявил в официальном коммюнике, будто захваченные документы свидетельствуют о намерении коммунистов совершить переворот. Общественность и даже некоторые консерваторы — члены правительства отнеслись к этому заявлению скептически. Было очевидно, что, пока не начались выборы, требуется найти более сильное средство воздействия на публику.
Пожар в рейхстаге
Вечером 27 февраля в двух разных местах Берлина собрались на ужин самые могущественные люди Германии. На Фосштрассе, в закрытом «Герренклубе», вице-канцлер фон Папен принимал президента фон Гинденбурга. В доме Геббельса, в кругу его семьи, ужинал канцлер Гитлер. По словам Геббельса, они отдыхали, слушали пластинки и рассказывали разные истории. «Вдруг, — записал он потом в дневнике, — телефонный звонок от д-ра Ханфштенгля. «Горит рейхстаг!» Я был уверен, что он говорит ерунду, и даже не сказал ничего фюреру».
Но те, кто ужинал в «Герренклубе», находились совсем рядом с рейхстагом.
«Вдруг, — записал Папен, — мы заметили, что окна осветились красным заревом, а с улицы донеслись крики. Ко мне быстро подошел слуга и шепнул: «Горит рейхстаг!» Эти слова я передал президенту. Он встал, и мы, подойдя к окну, посмотрели на здание рейхстага: его купол был словно освещен изнутри прожекторами. Время от времени из него вырывалось пламя, клубы дыма застилали силуэт здания».
Отправив престарелого президента домой в своем автомобиле, вице-канцлер поспешил к горящему зданию. Тем временем Геббельс, еще раз поразмыслив, согласно его записи, над «ерундой», сказанной Путци Ханфштенглем, позвонил в несколько мест и убедился, что рейхстаг действительно в огне. Несколько мгновений спустя он и фюрер уже неслись со скоростью шестьдесят миль в час по шоссе Шарлоттенбергер «к месту преступления».
О том, что это — преступление, содеянное коммунистами, они заявили тотчас по прибытии на пожар. Геринг, потный, запыхавшийся, крайне возбужденный, был уже там и, как вспоминал впоследствии Папен, клялся, что это «преступление коммунистов против нового правительства». Обращаясь к новому шефу прусского гестапо Рудольфу Дильсу, он крикнул: «Это начало восстания коммунистов! Нельзя ждать ни минуты. Мы будем беспощадны. Всех коммунистов расстреливать на месте. Всех коммунистических депутатов сегодня же вздернуть!»
