– Добрый день! Прошу вас, проходите, пожалуйста.
Я вошла первой в услужливо распахнутую Леней дверь и растерянно оглянулась, не зная, куда идти дальше. Мой расторопный, несмотря на свой немалый вес и объем, адвокат засуетился и, взяв меня под локоток, повел в помещение, где должны были состояться переговоры. У самых дверей сидел седой, небрежно одетый сухопарый старичок, который доброжелательно поздоровался со мной и, увидев идущего следом Фиму, ринулся к нему навстречу. Я узнала его. Это был очень известный адвокат, выигравший не одно заведомо проигрышное дело, Гарри Иосифович Гринберг. Безобидный на вид старик на судебных процессах превращался в беспощадного аспида, и от него в любой момент можно было получить «смертельный» укус. «Покусанных» им было немало, и о его таланте и изобретательности ходили легенды. Моему губошлепу до него еще очень далеко. Интересно, как это Ленька-толстопуз собирается справиться с таким асом?! Хотя нам ведь не надо разводиться, нужно снова стать мужем и женой фактически, в реальности, а не просто числиться ими в документах.
Розалия осталась в приемной, поскольку встреча носила конфиденциальный характер, знаками показав мне, что все будет в порядке и мы победим. Хотелось бы, подумала я про себя, потому что другого варианта для меня нет и быть не может!
Войдя в переговорную, я сбросила шубку на Ленькины подобострастные ручки и, оставшись в чудном, обтягивающем мою шикарную девичью фигурку, трикотажном костюме цвета «кофе с молоком», села за стол. Через пару минут ко мне присоединился Розенфельд, а еще минут через пять со своим гениальным юристом напротив устроился Фимка. В дверь осторожно постучали. На пороге появилась секретарша Лени, почтительно ожидающая, когда мы сделаем заказ. Вкусы разделились. Я заказала минералку без газа, Гринберг чай, а Леня с Фимой кофе. Боже мой! Надо же, какая собралась мишпуха (с еврейского «компания») – три иудея и одна мусульманка, ну не совсем мусульманка, но все же! Эти трое, пожалуй, просто обязаны между собой договориться, все-таки люди одной национальности. О моей принадлежности к совершенно другому лагерю, кроме Ефима, никто не знал и даже не догадывался.
– Итак, уважаемые господа, – начал бодро Леня, – мы собрались здесь, чтобы урегулировать вопрос о разводе Ольги Рафаиловны и Ефима Григорьевича Ефимовых.
Я заметила, как при слове «развод» Фима с такой силой сжал руки, что косточки пальцев побелели. Как и раньше, он носил на правой руке наше обручальное кольцо с гравировкой «Вместе навсегда», которое при нашем бракосочетании более восьми лет назад надела ему я. На левой заметила другое кольцо из стали с гравировкой «Love», подаренное и мне много лет назад в гостинице в первые дни нашей встречи. На моих руках, увы, этих колец не было. Я сняла их сразу же, как только застала его с любовницей у себя дома. С тех пор не только не надевала, но даже и не заглядывала в шкатулку, в которой они хранились. А вот обручальное кольцо в первом браке потеряла в тот же год, как мы поженились, и лишь вернувшись из отпуска, узнала, что эта примета всегда говорит о предстоящем разводе. Так и получилось.
Фима, не отрываясь, смотрел на меня. Над верхней губой появились капельки пота, так было всегда, когда он очень нервничал. Я благодарила себя за сообразительность, что надела очки с темными, почти непроницаемыми стеклами. За ними я могла спокойно наблюдать за пока еще моим мужем, могла любоваться родными чертами: его умными красивыми глазами, губами прекрасной формы, которые умели так страстно целовать, его нежными и крепкими по-настоящему мужскими руками, которые, лаская, сводили меня с ума… Если бы мы остались в комнате вдвоем, то я бы, наверное, не смогла сдержаться и кинулась ему на шею, а сейчас надо было усиленно изображать из себя униженную и оскорбленную женщину, не примирившуюся со сложившимися обстоятельствами. Сердце колотилось, сексуальное возбуждение от близости любимого мужчины нарастало. Еле-еле я взяла себя под контроль и сидела теперь с гордым видом, как будто разбираемый вопрос меня вовсе не касался. Руки держала на коленях, чтобы не выдать своего сумасшедшего волнения, потому что они предательски дрожали так, как будто у меня была болезнь Паркинсона. Общее состояние никак не давало возможности сосредоточиться на беседе, от которой зависела моя дальнейшая судьба.
– Знаете что, коллега, – вступил в разговор Гринберг, – а не мешало бы нам выслушать Ольгу Рафаиловну. Голубушка, – обратился он ко мне, – прошу вас, выскажитесь, пожалуйста, по этому вопросу.
Я вздрогнула. Боже, что мне говорить? Постаралась взять себя в руки и мне чуточку это удалось.
– Хочу сказать следующее. На сегодняшний день Ефим Григорьевич имеет хоть и неофициальную, но новую семью: женщину, с которой он живет, и ребенка, которого она ему родила, – я украдкой посмотрела на Фиму. Глубокая морщина прорезала его лоб: он был без настроения и в сильном нервном напряжении, ему, естественно, не нравилось то, что я сейчас при всех говорю. «Ничего, милый, придется потерпеть и посмотреть правде в глаза», – подумала я, а вслух продолжила:
– В данной ситуации я не вижу другого выхода, как подать на развод, потому что мы пока еще живем не в мусульманской стране и не по их законам, это во-первых, а во-вторых, я не хочу жить в гареме и быть у своего мужа не единственной женщиной и женой. Именно по этим двум не устраивающим меня причинам прошу Ефима Григорьевича согласиться на развод.
– Все изложенное Ольгой Рафаиловной очень доступно для понимания, – засуетился Леонид Андреевич. – Я бы хотел к вышесказанному добавить только одно, что от материальных претензий к Ефиму Григорьевичу она отказывается.
Гринберг с уважением посмотрел на меня. Наверное, такая разводящаяся жена, которая собирается уходить от мужа ни с чем материальным, кроме детей, попадалась на его адвокатском пути впервые.
– Это очень благородно с вашей стороны, голубушка, что вы отказываетесь от материальных претензий, но проблема в том, что ваш муж не желает расставаться ни с вами, ни с вашими детьми.
Фима хранил молчание, полностью доверившись своему защитнику.
– Я понимаю, – продолжал Гарри Иосифович, – что вам как женщине и матери нанесено оскорбление, попраны ваши чувства и, в общем, это ваше право требовать развод, но если посмотреть с другой стороны, всё в жизни бывает, и разрушать семью, делая необдуманные шаги, ей богу, не стоит!
Вот оно значит как: выходит, я разрушаю нашу семью?! Что же ты, защитник, не разъяснишь своему развратному клиенту и его, вовсе не последнюю, а основную роль в сложившейся ситуации?! Значит, я кругом еще и виновата, ну и ну! Мне вдруг стало обидно. Выходит, как бы мужчина отвратительно себя ни вел («что положено Юпитеру, не положено быку»), у него всегда найдутся оправдательные мотивы, а обиженная им женщина просто обязана прощать, несмотря ни на что! С такой сомнительной позицией я была категорически не согласна! Учи свою женушку, старый пердун, а не меня! Слава богу, я не твоя клиентка!
– А по-моему, шаги более чем обдуманные, Гарри Иосифович, – вновь встрял в дискуссию мой губошлеп. – У Ольги Рафаиловны было достаточно времени, чтобы все обдумать, как следует, и прийти к такому решению. Ефим Григорьевич, – обратился он к Фиме, – не думаю, что вам нужно препятствовать этому решению, потому что силой удержать женщину невозможно!
