Вот тут-то в полной мере проявилась такая жуткая и отвратная черта нашего человека, как вечное желание пресмыкаться перед иноземцами и очень состоятельными людьми, которое, опять же, культивировалось и взращивалось еще с давних времен существования Советского Союза. Услышав замысловатую иностранную речь, девица так ошалела от счастья, что уже и не знала, как угодить ранее обруганной покупательнице, которая, несмотря на грубость и невежество продавщицы, все же выложила кругленькую сумму. Такое хамское отношение со стороны работников торговли к простым покупателям было и в СССР.
Мои родители, отработав на Крайнем Севере несколько лет, сумели построить в Ленинграде кооперативную квартиру. И в новое жилье на новоселье решили купить невиданный по тем временам цветной телевизор «Радуга» – вещь редкую, баснословной стоимости, которую, конечно же, не мог себе позволить ни один обычный гражданин с очень скромной советской зарплатой. В весьма неприглядном виде, напялив на себя какую-то старую куртку и шапку, вместе с приятелем отец бодро и с энтузиазмом отправился за желанной покупкой. Однако попытки задать пару вопросов о рабочих качествах телевизора успеха не принесли. Продавщица за прилавком, презрительно оглядев с головы до ног «нищих», по ее мнению, клиентов, лишь коротко бросила: «Мы в кредит не даем!» Каково же было ее изумление, когда неплатежеспособный с виду мужичок твердо произнес: «А я плачу наличными!» До этого случая оплата наличными вещи стоимостью почти в 700 рублей, в то время как средняя месячная зарплата колебалась на уровне 100 рублей, в этом универмаге, очевидно, еще никогда не производилась, а потому, услышав о наличных, на помощь товарке бросились еще две ее коллеги из соседних отделов. Обслуживание произвели на самом высшем уровне, предложив даже такую невидаль, как чашечку кофе. Ну чем не заграница?!
Впрочем, за рубежом тоже не любят бедных людей. И если ты выглядишь респектабельно, как состоятельный человек, тогда в общественных местах: банках, магазинах, ресторанах – везде к тебе весьма вежливое, почтительное отношение. Иное дело, если ты неважно и бедно одет и выглядишь лузером. Культ денег и богатства стоят на первом месте теперь уже везде. В любой стране мира. Несомненно, лучше быть даже больным, но богатым, чем бедным, но здоровым!
Наше с Розалией материальное положение достаточно прочное, да и со здоровьем пока никаких проблем, если, конечно, последние события не доведут меня до ручки. Так нам ли жить в печали?! После суетной беготни по магазинам зашли перекусить в ресторан. Заказали вино. Водку, как и решили, оставили на вечер.
– Розалия, – спросила я, – а ты когда-нибудь любила по-настоящему?
Приятельница, помолчав, ответила:
– Любила, Олечка, любила… Только в реальности моей любви уже давно нет, а осталась она навсегда лишь в моей душе и в моем сердце.
Сказала очень серьезно, с огромной горечью и печалью. Мне стало как-то не по себе.
– А тебе никогда не хотелось иметь ребенка?
Роза ничего не ответила, просто подняла свой бокал и как будто про себя сказала:
– За них!
Затем, обращаясь ко мне, произнесла:
– Знаю, если расскажу, от тебя никуда не уйдет.
Потом, собравшись с силами (я видела, как ей было тяжело вспоминать), начала свою исповедь.
– Ты думаешь, я всю жизнь вот так и кочую от одного мужика к другому? Нет, от жизненной пустоты всё это. И семья у меня была – любимые муж и сынок. С Геночкой поженились еще в молодости по большой любви. Уехали в Сибирь, там работали, там же и Игорек, сынок наш родился. Какой был мальчишка! Ласковый, добрый. Смотрю как-то: сидит, плачет. Спрашиваю: «Сыночек, милый, что случилось? Кто тебя обидел? Почему ты плачешь?» А он, оказывается, прочитал в газете, что где-то в Африке умирают от голода дети, и ему стало их очень жаль. Вот и сидит, плачет, переживает. Даже трудно представить, как я их любила…
Роза прикрыла глаза рукой. Никогда за все время нашего общения я не видела, чтобы Розалия плакала. Взяв ее за руку, спросила:
– Розочка, может, не надо? Если тяжело – не вспоминай!
– Нет, – возразила она, – столько лет в себе держу, не могу больше, слушай. – Очень я Игоречка берегла, никогда никуда от себя не отпускала. Лишь один… единственный раз разрешила поехать с отцом на рыбалку на лодке… моторной… Единственный… первый и последний раз. Из этой поездки они не вернулись… Игорьку было девять, а Геночке всего тридцать два года. Сорок дней искали всем поселком, и все эти дни я сидела на берегу реки, по которой они отправились в свой последний путь. Как с ума не сошла… не знаю… Через почти два месяца обнаружили только тело Гены, вернее, то, что от него осталось. Опознала по обручальному кольцу, а Игорька… – она судорожно сглотнула ком, – Игорька так и не нашли…
Мне стало холодно. Боже ты мой! Какую трагедию пережила эта женщина, которую многие, впрочем, и я тоже, считали легкомысленной особой! Никому и никогда не показывала она свою страшную боль, с которой ей пришлось жить и придется доживать до конца жизни! Я не знала, какие слова утешения ей сказать. Я не знала, как вести себя с ней теперь. По сравнению с ее таким огромным невыносимым горем все мои неприятности показались мне просто насмешкой над жизнью. Как она смогла пережить это?! Я себе не представляла. Потрясение было велико!
– Жить там дальше душевных сил не осталось. Всё напоминало о них и о нашей счастливой жизни, – продолжала она, – поэтому уехала. Через несколько лет вышла замуж за состоятельного человека, но без чувств. Вышла, скорее, для того, чтобы забыться, и никого больше из своих мужей никогда не любила. А в душе и в сердце на вечные времена остались только они – Геночка и Игорек и моя любовь к ним, – вновь едва слышно повторила она.
Не в силах больше сдерживаться, Розалия тихо заплакала. Я обняла ее, прижала к себе и тоже не смогла сдержать слез от чувства огромной жалости к ней и к тем, кто был для нее так дорог. Господи, сколько мужества в этой женщине! Я бы не смогла, не сумела пережить такое горе!
– Давай, Розочка, помянем твоих родных, – подняла я бокал и, не чокаясь, мы осушили свои фужеры до дна.
– Много лет уже прошло, – сказала моя приятельница, заканчивая свой страшный рассказ, – ребенка не родила, потому что знала, что такого, как Игорек, больше не будет, да и по-настоящему любимого среди череды моих мужчин не нашлось. Наверное, уже и не будет…
Она замолчала. Мне нечего было сказать. Ведь столько лет ее знала, но даже и представить не могла, какая рана у человека в душе и на сердце.
Немного успокоившись, Розалия напомнила мне, что дома нам предстоит еще «междусобойчик» – будем отмечать сегодняшнюю неудачу. В этот день мы стали с ней самыми настоящими близкими подругами, чему обе были чрезвычайно рады и даже счастливы.
Ближе к вечеру прибыли домой, и я решила позвонить своему внедренному во вражеские ряды «агенту» Ане, чтобы разведать обстановку.
– Олечка Рафаиловна! – радости Анечки не было предела. – Как я рада, что вы позвонили. А вы где? Здесь? Когда мы с вами увидимся? Я уже по вам соскучилась!
