В этом плане мусульмане гораздо честнее. Если мужчина живет с женщиной, а порой и с четырьмя по мусульманским канонам, то и обеспечивает их в равной степени, никого не обижая, а не пользуется услугами бесплатно! В отличие от мусульман, Эдик желал видеть рядом с собой бессловесную особу, которая бы ничего у него не просила, а добросовестно, по первому сигналу раздвигала бы перед ним ноги. Сначала приятель попытался прощупать почву в отношении меня и предложил:
– Я люблю тебя, давай встречаться! Готов выполнить любое твое желание… только деньги и подарки у меня не проси! Все равно не дам!
На что я, правда, не сковородкой по одному мыслительному месту, но достаточно ясно дала понять потенциальному любовнику, что со мной этот номер не пройдет! Но поселила в его сердце надежду. Сказала, что попробую помочь и постараюсь найти ему в интимные подружки какую-нибудь жаждущую любви тетку. В Германии достаточно одиноких женщин, желающих иметь для секса мужчину, даже без материального поощрения. Когда, как в рекламном слогане девяностых «папа, мы сидим, а денежки капают», заботы уменьшаются хотя бы на пятьдесят процентов, в жизни появляются робкие желания…
Наш приятель Михаил, он же Мышо, тоже регулярно посещал нас. Ну уж такого странного хлопца не только во всей Германии, но и в самой Украине точно не найти! Общение с ним носило характер контакта психиатра и пациента. Это выглядело примерно так. Однажды мы с Элькой и Мишкой смотрели у нас рестлинг (постановочные бои без правил). Глядя на соперников, изощренно мутузящих друг друга, я спросила у Мышо:
– Как ты думаешь, они по-настоящему дерутся?
На что Михаил в свойственной лишь ему одному манере ответил:
– Ну шо… так и это ведь… того же, знаешь… шо, они… вот так… того же… шо… в общем… нет… да!
Я не удивлялась, ведь до приезда сюда из своего Конотопа он работал в морге, поэтому оттачивать ораторское мастерство ему было просто не на ком! Покойники, в отличие от нас, вероятно, его понимали. А уж Мишкины странные автобиографические рассказы вообще представляли из себя неразрешимый детективный ребус. Бессмысленный рассказ акына.
– Я был ишо молодой и это…потом армия…Она-то ждала и тогда он-то туда приехал. Она ему сказала, ты того, шо я туда пришел…
– Миша, погоди, а кто это – она?
– Та жена моя!
– А тогда кто к ней приехал?
– Шо кто?
– Ну ты сказал: «Он туда приехал». У нее появился другой?
– Шо другой, какой такой другой, так то ж был я! Вот тебе и толкую, шо я приехал тогда и он потом-то уехал, шо она-то одна и потом я пришел из армии и она с ним поженилась!
– Так она за другого, что ли, вышла замуж?
– Хто?
– Да жена твоя, ты сказал, что она с ним поженилась!
– Да не…, – облегченно вздохнул Михаил, – так то ж я тогда того… потому шо из армии…
– Так она за тебя вышла?
– Ну и шо… тогда-то за него… я же ведь в армии… шо вышла, конечно… за меня… в общем!
Без пол-литры разобраться в перипетиях Мишкиной жизни было просто невозможно!
А еще Михаил обожал тащить в наш дом выброшенные вещи. В те далекие годы немцы выставляли на улицу очень даже приличную мебель и предметы домашнего обихода. Данное мероприятие называлось понятным и емким словом «выброс». Боже ж ты мой, какие шикарные выбросы были в те годы! Словно на улице расположился филиал какого-нибудь весьма приличного магазина! После неутомимого похода по выбросам можно было полностью обставить квартиру, чем и занимались почти все эмигранты, приехавшие сюда со всего мира!
Вот вам придет в голову избавляться от мебели и вещей, которыми вы пользовались всего лишь год? Конечно нет! А вот немецкие граждане – очень избалованный в этом отношении народ – не пользуются одними предметами, как наши экономные соотечественники, по тридцать – сорок лет. Есть еще в нашей стране бабушки и дедушки, у которых стоят на кухнях и не только стоят, но и работают холодильники «Зил», рожденные в пятидесятые годы, чудо да и только! До сих пор на ходу автомобили-букашки «Запорожец» шестидесятых и многое, многое другое. Немцы не держат в доме старье, ну разве что исключения делаются для антикварных вещей, имеющих историческую и финансовую ценность. Всё остальное барахло успешно реализуется на блошиных рынках за несколько марок или выставляется бесплатно на улицу. Вот и Мишка обожал притаскивать весь этот секонд-хенд в дом. Бывало, попадались и вполне приличные экземпляры. Одна такая ваза из соломки до сих пор стоит у меня, и глядя на нее, я с улыбкой вспоминаю бывшего приятеля.
Ностальгия, которой пугали в Союзе, нас почему-то не посещала: и без нее хватало дел. Впереди маячило серьезное мероприятие – полугодовые курсы немецкого языка. Ну, разумеется, с выражениями «Гитлер капут» и «хенде хох» интегрироваться в германскую жизнь было весьма проблематично. Мы же не русские диверсанты, заброшенные во вражескую Германию в годы Второй мировой войны! В скором времени, освоив чужой язык, необходимо активно искать работу… любую, куда возьмут!
Социальное ведомство контролирует поиск работы. Ты должен отправить до десяти резюме в месяц и обязан принести полученные, в основном, отказы, пришедшие на твое нелепое и корявое предложение о трудоустройстве. Пока нам это не грозило, так как мы еще не прошли языковые курсы. Письмо, сообщающее о том, что мне нужно явиться на собеседование, я получила в декабре. К счастью, со мной вместе собиралась идти на курсы и моя приятельница Наташа Зубец, с которой мы подружились еще в лагере. Разница между нами составляет всего лишь десять лет, что совершенно не мешает нашему общению. У себя в Киеве Наташка работала фельдшером, считалась грамотным специалистом и тут со своей профессией расставаться не собиралась.
В назначенный день и час мы бодро отправились на собеседование. В зале находились и другие иммигранты, и нас после беседы распределяли по группам. Услышав свою фамилию, я подошла и села перед немецкой преподавательницей, которая прощупала уровень моих скромных знаний. Тех товарищей, кто знал язык лучше, направляли на ускоренные, более серьезные академические курсы. Туда, как правило, определяли молодых людей, на которых, как на рабочий потенциал, делала ставку Германия. В отношении нас, людей постарше, особых иллюзий государство не питало, и мы получили языковые курсы попроще.
К моей радости, я попала с Натулькой в одну группу, а кроме нас, половину класса составляли еврейцы из разных уголков России и СНГ и русские немцы, прибывшие, в основном, из Казахстана. По сравнению с нами немецкий они понимали и худо-бедно на нем говорили, поскольку в своих лагерях для перемещенных лиц сразу же сдавали экзамен на знание языка. Тех, кто с этой задачей не справлялся, сажали в самолет и безжалостно отправляли назад. Зато другие, успешно прошедшие это непростое испытание, автоматически получали немецкое гражданство, как и члены их семей, даже если и не были этническими немцами.
Русские немцы – нация специфическая, но многострадальная, видевшая в своей жизни всё: и гонения, и тяжелый труд в трудармии, и голод, и нищету, и, конечно же, ненависть, особенно в годы Великой Отечественной. В Советском Союзе их называли «фашистами», а в Германии зовут русаками, но ни там, ни здесь они не были теми, кем являлись на самом деле, – немцами. Одни из них люто ненавидят Россию, другие ее любят и уважают, несмотря на то, что несладко пришлось им в союзной жизни. В Казахстане они проживали, в основном, в сельской местности, имели свои частные хозяйства, проще говоря, были колхозниками. Здесь же, слегка отряхнув с плеч сельское начало, уже почувствовали себя европейцами!
