Через какое-то время честолюбивые китайцы стали обращать внимание на то, что перед евнухами открываются замечательные карьерные возможности, и начали кастрировать себя или своих детей, уподобляясь студентам, сдающим экзамены в надежде получить хорошую работу в будущем. К X в. была официально признана особая форма кастрации. Утвержденные претенденты шли в шанг цу (маленькую хижину) за пределами дворца, где операции проводил имевший государственную лицензию внештатный специалист со своими учениками.
Живот и верхние части бедер пациента туго перевязывали, а его половые органы трижды промывали в горячем отваре жгучего перца (к сожалению, слишком слабого анестезирующего средства). Будущего евнуха полулежа помещали на нагретую кушетку, и помощники хирурга удерживали его за талию и за ноги. Хирург стоял перед пациентом, сжимая в руке небольшой кривой нож. «Ты будешь об этом жалеть или нет?» – спрашивал он нараспев. При малейших признаках сомнений операция отменялась. В противном случае он склонялся вперед, профессионально делал разрез – и voilа!
[852]
Появлялся новый евнух. Отрезав мошонку и половой член, хирург закупоривал мочеиспускательный канал. Потом его помощники покрывали рану промокательной бумагой и перевязывали ее. Теперь евнух должен был встать, облокотившись о помощников, и ходить вокруг хижины два или три часа, пока ему не позволяли лечь и отдохнуть. В течение трех дней он не пил жидкости, и его страдания усугублялись страшной жаждой. Через три дня хирург откупоривал его мочеиспускательный канал. Если моча вытекала, операция прошла успешно. Если нет, пациент был обречен на мучительную смерть.
Теперь наступал важнейший акт сохранения пао, или сокровища, как называли искалеченные гениталии. Только самый безответственный хирург забывал сохранить их, поскольку без этого важного предмета евнух не мог рассчитывать на продвижение по службе. Они также требовались после его смерти для вступления в следующую жизнь целым, хоть и поврежденным. Нередко случалось так, что травма и мучения от операции кастрации были настолько сильны, что из головы нового евнуха напрочь вылетали мысли о пао, и он забывал о нем попросить. В этом случае пао юридически принадлежало хирургу, который, как было заведено, продавал его подлинному собственнику за сумму, в восемь раз превышающую стоимость самой операции. Если пао был утерян или украден, евнух, хотевший продолжать работу, покупал его или брал напрокат у кого-нибудь другого.
Сто дней спустя после операции рана обычно заживала – если, конечно, сам пациент выживал. После этого хирург получал свой гонорар, на который в противном случае рассчитывать не мог. Сумма была настолько велика, что бедные евнухи, а таких было подавляющее большинство, могли выплачивать ее лишь по частям, внося из ожидавшейся на императорской службе зарплаты. Типичный евнух был ребенком мужчины из бедной семьи, и его мужское естество становилось ценой за благосостояние и власть, в противном случае бывшими для него недосягаемыми. (В отличие от культурных мужчин, занимавших важные посты, он не мог рассчитывать на сдачу государственных экзаменов, дававших мужчинам доступ к высоким должностям.) После поправки евнуха посылали во дворец. Если за ним уже была закреплена определенная должность, дата кастрации становилась днем рождения его новой жизни.
Как ни печально, гарантий этого никто не давал, и отвергнутых евнухов ждало жалкое прозябание в качестве нищих-попрошаек или мелких преступников, презираемых обществом ущербных полумужчин. В конце правления династии Мин, в 1644 г., двадцать тысяч кастратов претендовали на три тысячи вакантных должностей. Положение было настолько критическим, что правительство выделило парк, чтобы дать жилье тем созданиям, мужская жертва которых была принесена впустую.
Евнухи выглядели не так, как другие мужчины, и одевались по-другому. Они носили черные штаны, поверх них надевали длинный серый балахон, синее верхнее платье и шапку. Тех, кого кастрировали в детстве, называли т’унг ченг, а тех, кого оскопляли во взрослом возрасте, – ченг. И те, и другие говорили высокими голосами. У большинства из них не росли волосы на лице, они были более пухлыми и низкорослыми, чем нормальные мужчины. Молоденькие евнухи нередко мочились в кровать во время сна, и у китайцев в связи с этим даже возникло выражение: «вонючий как евнух».
Считалось, что по характеру они эмоциональны и добродушны, обожают маленьких домашних собачек. У них легко складывались тесные и добрые профессиональные отношения, и нередко они объединялись и плели интриги политического характера. Ходили слухи о том, что они были настолько чувствительны в вопросе об утраченных гениталиях, что знакомые в их присутствии не осмеливались говорить даже о разбитом чайнике или бесхвостом псе.
Успешные евнухи, число которых единовременно составляло около трех тысяч, были заняты в разных областях (инженерном деле, отделке помещений, сельском хозяйстве, уборке, приготовлении пищи, музыке, складском деле, изготовлении туалетной бумаги) и даже ухаживали за императорскими кошками. В большинстве случаев выполняемые ими работы считались далеко не наиболее престижными, но даже самый смиренный или ранее всего лишенный евнух мог рассчитывать на одну из нескольких высоких должностей, предполагавших непосредственный контакт с императором.
Один такой могущественный евнух, Чжэн Ши Фэн, следил за половой жизнью императора с императрицей, а также с его наложницами и записывал даты совокуплений с тем, что если кто-то из них беременел, то его отцовство было бы обеспечено. Во время ужина он выбирал около двадцати табличек с именами наложниц и предлагал их императору в качестве деликатеса после ужина. После того как император делал свой выбор, указанную им женщину раздевали, и другой евнух приносил ее в спальню императора на спине. Немного позже евнух выкрикивал: «Время вышло!» – и, если император не собирался в ту ночь оплодотворить фаворитку, чтобы она забеременела его ребенком, ее отправляли восвояси.
Как ни странно, евнухи также руководили сексуальным образованием императора, используя эротические изображения и учебные пособия. Кроме того, они обучали его риторике, манере держать себя за столом, правильному поведению и этикету, при этом устанавливая со своим великим правителем неслыханно близкие отношения. Император Ву настолько хорошо себя чувствовал с евнухом Ванг Веем, которого называл Пан-Пан (друг), что не слушал советников, если тот давал другой совет. Император Линди династии Хань любил класть голову на колени евнуху и называл двух особо приближенных евнухов «моя мама» и «мой папа». Такие расслабленно близкие отношения неудивительны, если принять во внимание отстраненность императора от реальной жизни и постоянную заботу, указания и утешение, получаемые от любимых евнухов со времени изолированного от других и одинокого детства.
Иногда случалось так, что помимо императора к каким-то определенным евнухам привязывались члены императорской семьи. Вдовствующая китайская императрица Цыси в XIX в. воспитывала евнуха Ан Те Хая, крестьянского мальчика, кастрированного в двенадцать лет, и ограждала его от излишеств – таких, как скачки на коне по двору дворца, потому что эта забава составляла исключительно императорскую прерогативу. Другим ее любимцем был евнух Ли Лиен Йинг. Какое-то время он совершал мелкие преступления, потом работал сапожником, сам себя кастрировал, обучился парикмахерскому мастерству и благодаря ему смог проникнуть в сердце Цыси. За сорок лет, всегда при ее поддержке, Ли Лиен Йинг достиг огромной власти и составил колоссальное состояние за счет систематического взяточничества
[853]
.
