Отец Макарий
[221]
рассказал поучительную историю о деревенской девушке. Обнаружив, что забеременела, она обвинила в этом его, а не своего любовника. Разгневанные жители селения взяли отшельника под стражу, подвесили ему на шею закопченные горшки и, избивая, провели по селению с криками: «Этот монах обесчестил нашу девственницу, ловите его, хватайте»
[222]
. Такие обвинения – иногда ложные, иногда правдивые – стали настолько обычным делом, что святые отцы прекращали торговать с сельскими тружениками, женщины которых одновременно были и соблазнительницами, и жертвами.
Похоть была плохим товарищем и еще худшим врагом. Один старый монах по имени Пахон признался пришельцу, что за сорок лет, проведенных в пустыне, он не излечился от зова плоти, и каждую ночь в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет его изводили непристойные мысли. Другой старец также признался в том, что каждый день его обуревали «одни и те же отвратительные чувства и желания»
[223]
.
Большая часть святых отцов претерпевала муки от похотливых мыслей и желаний, но противилась им любыми средствами, вплоть до нанесения себе увечий и умерщвления плоти. Ради сохранения целибата некоторые отваживались на отчаянные поступки. Аммоний
[224]
прижигал свою плоть докрасна раскаленным железом, чтобы избавиться от плотских страстей. Старец Пахон не побоялся пойти к логову гиены, где ждал смерти, а рядом с половыми органами помещал ядовитую змею. Монах Евагрий
[225]
, влюбленный в знатную женщину, пытался заморозить свои желания, погружаясь в колодец с ледяной водой. Святой отец, одержимый воспоминаниями о прекрасной даме, изобретал самые изуверские методы борьбы с похотью, какие только можно себе представить. После того как кто-то сказал ему, что эта женщина умерла, он отправился к месту ее смерти и коснулся своим плащом ее разлагавшегося тела. Он бережно хранил этот плащ, чтобы смрад гниения подавлял его навязчивые мысли о красоте возлюбленной. Евагрий скончался в возрасте пятидесяти четырех лет, причем последние три года зов плоти его больше не мучил.
Пророческие сны принесли спасение еще одному святому отцу – авве Илье, истерзанному мыслями о женщинах в монастыре, основанном им специально для них. В одном из таких снов два ангела подняли его и сковали его движения, а третий тем временем неожиданно выхватил бритву и оскопил его. Сон оказал на него настолько успокоительное воздействие, что на протяжении последующих сорока лет мысли такого рода Илью больше никогда не беспокоили. Молитва другого аввы, просившего в ней сделать его евнухом, также во сне была удовлетворена, когда ангел хирургическим путем произвел операцию, к которой тот стремился. Позже он узнал, что Господь тем самым освободил его от похоти, и потому он стал совершенно непорочен.
Более полезными оказывались правила общего характера: не следует рисковать, вызывая в уме женские образы, даже если о них идет речь в Священном Писании; надлежит хранить молчание и не говорить ни о женщинах, ни с женщинами; надо избегать смотреть женщинам в глаза, чтобы не замечать их даже в том случае, если они пройдут рядом. Монаха, который перешел на другую сторону дороги, чтобы пропустить шедших ему навстречу монахинь, стала бранить их наставница: «Если бы ты как монах достиг совершенства, то даже не взглянул бы в нашу сторону и не увидел, что мы женщины», – произнесла она с осуждением
[226]
.
Особенно опасны были воспоминания, поскольку память о любимой матери или сестре успокаивала, вселяя ощущение безопасности. Но дьявол «с присущим ему лукавым коварством» вводил ничего не подозревавших святых отцов во искушение, соблазняя отшельников, вскоре «они могли потерять самообладание и против собственного желания поддаться притягательной силе других женских образов», – предостерегал Иоанн Кассиан
[227]
.
Тем не менее женщины в пустыне были редкостью. Гораздо чаще можно было встретить мальчиков, и так много святых отцов поддавалось воздействию их очарования, что значительная часть их «Писаний», выражавших коллективную мудрость анахоретов, предостерегала от сожительства с детьми. Некоторые отцы приводили с собой в пустыню своих сыновей, другие – мальчиков, вверенных их попечению. «Увидев детей, возьми свои овечьи шкуры и иди куда глаза глядят», – советовал один мудрый святой отец
[228]
. Другой говорил: «Не приводи сюда мальчиков. Четыре церкви в Скитской пустыне из-за мальчиков опустели»
[229]
. Однажды в пустыню послали слабоумного ребенка, чтобы там его вылечили. Престарелый святой отец видел, что его младший собрат надругался над мальчиком. Вместо того чтобы вмешаться, он рассудил так: «Если Господь, который их сотворил, видит их и не сжигает в пламени, кто я такой, чтобы винить их?»
[230]
Самым очевидным источником искушения были они сами друг для друга, и святые отцы противились этому как могли, ограждая себя от напасти уединенным и замкнутым образом жизни. Некоторые из них оставляли свое призвание из-за прегрешений, гомосексуальных наклонностей или по другим причинам. Они каялись, советовались с другими отшельниками, которые были старше их, и снова пытались вернуться к безгрешной жизни.
На протяжении столетий безжалостная пустыня была фигуральным выражением, отражавшим борьбу святых отцов за непорочность. Они замыкались в своих мрачных и неприветливых кельях, голодали, бесконечно постились, искушаемые мыслями о пище, надеясь, что она обострит их уже почти утраченные чувства, посвящали большую часть жизни молитвам и раздумьям над каждой своей греховной мыслью. Исцеление от этого недуга вело к телесной хвори или так должно было казаться, когда они подвергали себя испытаниям, винили себя и судили за похоть – лютого врага целибата, состояния, определявшего их болезненное стремление.
Целибат составлял сложное, жесткое условие, удовлетворить которое совместными стараниями могли лишь объединенные усилия разума, души и тела. Иоанн Кассиан разработал шесть этапов на пути его достижения. Первый этап: проснувшись, монах не должен «испытывать плотского вожделения». Второй этап: он не должен сосредоточиваться на закрадывающихся в голову «сладострастных мыслях». Третий этап: он может размышлять об окружающем мире, включая женщин, не испытывая при этом чувства похоти. Четвертый этап: он перестает замечать какие бы то ни было физические движения. Пятый этап: беседы или чтение на темы, связанные с воспроизведением себе подобных, наводят не на мысли о сексуальных удовольствиях, а скорее на размышления о спокойных и безгрешных видах деятельности, и потому эта тема не вызывает у монаха греховных образов, как «мысли о кирпичной кладке или других подобных ремеслах». Шестой этап: даже во сне ему не являются соблазнительные образы женщин
[231]
.
