Монастырский целибат также открывал профессиональные возможности для преподавания, обучения, творчества и целительства. Влиятельные монахини имели более широкие возможности – иногда они выступали в качестве посредников, как и их европейские сестры, играли активную роль в религиозной и светской политике. Они приобретали управленческие навыки, участвовали в строительстве, занимались сбором средств, операциями с недвижимостью, вели переговоры о заключавшихся сделках. Но основное значение при этом для них имело соблюдение данных обетов.
Один из таких женских монастырей был основан Антонией Люсией, позже известной как святая Антония Люсия Святого Духа
[323]
– перуанская Екатерина Сиенская. Антония родилась в 1643 г. в семье бедного идальго – дворянина невысокого полета. Когда ей было лет одиннадцать, отец ее умер, и они с матерью доньей Марией вскоре оказались в беспросветной нищете. Донье Марии с трудом удавалось сводить концы с концами, скручивая сигары. Когда Антония вошла в возраст, мать устроила ей свадьбу с Алонсо Кинтанильей, небогатым, но достойным торговцем вразнос. Антония, собиравшаяся посвятить жизнь Господу, была потрясена новостью, но, скрепя сердце, покорилась судьбе. К счастью для нее, Алонсо страдал каким-то психическим расстройством и не мог исполнять супружеские обязанности. На пятую ночь после бракосочетания он положил на подушку образ Христа и сказал: «Антония, вот твой супруг».
Воля провидения сохранила Антонии непорочность, причем целомудрие ее было таково, что она плакала, когда Алонсо пытался поцеловать ей ногу. Он очень уважал ее скромность, но тем не менее ожидал, что она будет исполнять другие обязанности жены, не связанные с сексуальными отношениями. В частности, он настаивал на том, чтобы она сопровождала его, когда он уходил торговать. Такие экспедиции в семь разных перуанских провинций были невероятно тяжелыми, часто супругам даже нечего было есть. Переносить эти страдания Антонии помогала мечта о создании собственного beaterio, или женской монашеской общины. Она по секрету начала приобретать землю, разрешения и строительные материалы, а по ночам тайком уходила из дома, чтобы перетаскивать переданные ей в дар доски на строительную площадку. Через какое-то время Алонсо узнал, чем она занималась, но вместо того, чтобы ее отругать за то, что она делала втайне, пообещал ей, что тоже даст священные обеты. Он не только позволил ей строить женский монастырь, но потом разрешил в него уйти. Позже его болезнь обострилась, он умер. Антония осталась девственной вдовой и теперь могла в полную силу работать над воплощением в жизнь своего замысла.
Однако положение ее осложнилось. По совету своего духовника Антония покинула монастырь, где находилась, и перешла в другой. Жизнь там была просто ужасной. Целый год она прожила в малюсенькой келье, спала на коротком, твердом помосте, пища ее кишела червями, а все тело завшивело. Но еще хуже было то, что ее постоянно донимали странные звуки и жуткие видения, потому что ее маленькая комнатка была прибежищем привидений, и кроме Антонии в нее никто не осмеливался войти.
Однако эти испытания лишь укрепили Антонию. Через какое-то время в ее положение вмешался Христос. Когда она молилась, он явился ей в пурпурной мантии, остриг ее заплетенные в косы волосы так коротко, как их носили мужчины, накинул на нее свою мантию, на шею повесил веревку, а на голову надел терновый венец. «Лишь тебе одной я дал это одеяние, – сказал он ей, – то самое, которое я носил, когда ходил по земле».
Во втором женском монастыре Антония и ее последовательницы носили пурпурные накидки, такие, как была на Христе, когда его вели на распятие. Накидки были длинными, с плотными капюшонами, закрывавшими шею и покрывавшими голову, их подпоясывали веревками и носили вместе с другой толстой веревкой на шее, завязанной на груди и спускавшейся до колен. Нередко они даже спали в таком одеянии. Терновые венцы они надевали во время всех событий, в которых участвовали все члены общины, а по понедельникам, средам и четвергам кроме венца носили еще и деревянный крест. При этом они всегда пришпиливали на груди изображение распятия.
Эта пурпурная накидка играла важнейшую роль в миссии Антонии, поскольку таким было одеяние Сына Божьего, мужская одежда, символизировавшая ее отречение от мира и восхождение к образу жизни и силам самого праведного из всех людей. Сначала современники порицали ее за то, что она одевается в мужские одежды, но в итоге Антония убедила их в том, что она и ее «дочери» так одеваются в знак верности данным ими обетам бедности, целомудрия и смирения.
Антония, теперь известная под именем мать Антония, продолжала свою апостольскую миссию. Новый женский монастырь был назван ею в честь Назарянина. Она подражала жизни Христа всеми возможными способами, настолько презирая земные блага, что использовала лишь те простыни, которые одалживала на время. Тем не менее ее монастырь был вполне обеспечен и украшен прекрасными картинами и статуями на религиозные темы.
Как и многие верующие в Европе, Антония изнуряла себя суровым аскетизмом. Ела она раз в день всего-то кусочек рыбы и два яичных желтка. На Пасху и в Страстную неделю она по несколько дней постилась. Антония регулярно занималась смирением плоти, всегда при этом стоя на коленях. По пятницам смирение плоти, применявшееся ко всему телу, проводилось «до крови, а в остальные дни недели обычными способами». Она ни от кого не скрывала, что применяет и другие «инструменты покаяния». Антония относила к ним скрупулезное исполнение домашних обязанностей – она подметала и мыла полы, стирала пыль с мебели – и обычай с низким поклоном подавать сестрам пищу.
Антония также отвергала земные блага. Она спала на жесткой, узкой койке, над которой возвышался большой крест. Койка была застелена двумя шерстяными одеялами, а жесткой подушкой Антонии служили собственные руки. Гардероб ее состоял из двух белых накидок – одной шерстяной, другой льняной – и ее замечательной пурпурной накидки с веревкой. Как и бегинки, Антония и ее сестры-назарянки шли по стопам Христа и его апостолов, подражая Страстям Господним. В ее монастыре они освобождались от ограничений, накладывавшихся перуанской жизнью, карьерных устремлений, соображений, связанных с общественным положением, и испытывали переполнявшую их духовную радость от осознания того, что, отрекаясь от своих сексуальных желаний, помогали возводить в Лиме Иерусалим.
В качестве главной назарянки Антония считала себя представительницей Христа на земле – разве не сам он покрыл ее своей пурпурной мантией? Но вместо апостольского смирения она вела себя как строгая и надменная мать настоятельница, кричавшая на «дочерей», когда те ошибались или грешили. Тем не менее они относились к ней с уважением, а она никогда не позволяла им забывать о своем апостольском призвании. Каждый день они вновь и вновь реконструировали viacrucis
[324]
– муки Христа по пути на Голгофу. То же самое сделала уже лежавшая на смертном одре мать Антония. Она встала, протянула руки, скрестила ноги и скончалась, устремив взгляд в небо.
