Сама природа монастырской жизни была противоестественна, писала Арканжела. Эта кроткая, нежная девочка должна была обрезать свои длинные кудри – символ свободы. С нее сняли яркие платьица и обрядили в тусклые балахоны. Она должна была подчиняться монастырским правилам, есть, молиться, размышлять по расписанию, не поднимать взгляд от земли, не болтать, подавлять все чувства, даже тоску по отнятому домашнему очагу. И этому образу жизни ей надлежало следовать до самой смерти, то был пожизненный приговор без права обжалования. «На вратах ада написано: “Оставь надежду, всяк сюда входящий”; на вратах монастырей должно быть написано то же самое. А еще больнее было бы прибавить к этой надписи то, что относится к умирающим: “Меня окружают смертные муки. Адские муки окружают меня”»
[363]
.
«Почему бы не убивать по одному младенцу мужского пола на семью?» – с горечью высказала предположение Арканжела. По крайней мере, их невинные души улетят прямо в небо. Но похищенные и заживо погребенные монахини будут погружаться в огненные глубины, чтобы отыскать там своих измученных отцов. Взгляд в осуждающие лица дочерей станет для них гораздо страшнее, чем другие муки ада.
Причина, по которой ты отдаешь свою дочь на поношение, писала Арканжела, насильно прячешь ее в монастырь, обрекая на ненавистную ей жизнь, заключается в том, что ты хочешь обманом лишить ее наследства, чтобы передать ее долю кому-нибудь другому, кто тебе больше нравится. Обвинение Арканжелы не было преувеличением. Один англичанин отослал нежеланных дочерей в монастырь в Европе, где они чахли в нищете и одиночестве. Оторванные от дома, они писали письма, умоляя продолжать с ними связь и не лишать их любви. Отец ответил им отказом – одного письма в год вполне достаточно, написал он. В Италии один отец завещал своей насильно отданной в монастырь дочери смешную сумму денег при том условии, что если она станет просить больше, то лишится даже этого. Матери тоже порой бывали бессердечными – Изабелла д’Эсте с радостью отдала своих дочерей Ипполиту и Паолу в монастырь, а потом заметила, что Христос был бы сговорчивым зятем
[364]
.
Эти выросшие в монастырях дети воспитывались в традиционно монашеском духе и в шестнадцать лет или раньше давали монашеские обеты. Некоторые делали это по собственному желанию или, по крайней мере, не против своей воли, но многие произносили клятвы под страхом избиения или других угроз либо потому, что у них просто не было выбора. Наказания применялись унизительные и жестокие – монахиню могли ударить в лицо ногой, волочь по полу, плевать в нее, подвергать остракизму, лишать пищи, унижать
[365]
. Святая Дуселина
[366]
до крови высекла семилетнюю девочку и угрожала ей смертью за то, что та взглянула на какого-то монастырского работника
[367]
. Беглецов обычно ловили и подвергали суровым дисциплинарным наказаниям – жестоко избивали, годами держали взаперти, иногда заковывали в кандалы, сажали на хлеб и воду, приговаривали к молчанию, заставляли петь в хоре или выполнять тяжелые работы в храме.
Мод из Террингтона была беглянкой, пойманной спустя годы жизни в грехе. Ей навсегда запретили покидать монастырь, обрекли на одиночество, позволяя только петь в хоре, каждый день избивали, унижали, лишали нормальной еды, обувь разрешали надевать только два раза в неделю и навсегда запретили какие бы то ни было связи или переписку с внешним миром. Отношение к Мод было особенно суровым, но факт оставался фактом: нарушение усложненных и обычных принципов и ритуалов чуждого образа жизни никогда не оставалось безнаказанным.
Основу призвания монахини составляло целомудрие – главный из данных ею обетов, имевший самые далекоидущие последствия. Твердым в своих убеждениях монахиням соблюдать его было достаточно просто. А для тех из них, кто попадал в монастырь против своей воли, впрочем, также как для монахов и священников, это было невероятно трудно. Праведная монахиня подходила к проблеме целомудрия с разных точек зрения, укрепляя свою решимость доводами о его духовной значимости и награде, ее священных обязательствах в качестве Христовой невесты и дьявольском грехе сомнений. Чтобы облегчить свое положение, она сосредоточивала эротические ощущения на возвышенном обожании Христа; мистика и сексуальность соединялись в мощных порывах, экстазах, доходящих до обмороков, припадков с рыданиями или криками, причем все эти явления официально признавались высшими церковными властями как свидетельства божественной одержимости. Кроме того, монахини, добровольно приходившие в монастыри, нередко голодали, доводя тело до такого истощения, что его естественные функции и циклы отмирали.
Однако монахини, оказавшиеся в монастырях помимо своей воли, не хотели отказываться от своего женского естества, чтобы свято соблюдать целомудрие. Как девушки из добропорядочных семейств, они почти наверняка понимали и соглашались с тем, что девственность следует хранить до вступления в брак. Но как монахинь, против своей воли оказавшихся в нежеланном мире, где брак был запрещен, их не могла утешить даже мысль о том, что непорочность обеспечит им в будущем возможность счастливого брака. А если смотреть на дело с этой стороны, что еще они могли потерять, когда все уже было потеряно?
Даже те средства, которые были доступны праведным монахиням, в глазах их против воли заточенных за монастырскими стенами сестер не имели никакого смысла. Пища и так была настолько скудна, что отказывать себе в ней не имело смысла. Зачем лишать себя удовольствия, оставаясь в день праздника без маленькой сладости? Зачем себя наказывать, если жизнь уже достаточно их наказала? И к чему подчиняться деспотичной власти матери настоятельницы, в каменном сердце которой нет сострадания к несчастьям ее печальных, запуганных и отчаявшихся затворниц?
Хотя большинство монахинь, видимо, вели целомудренный образ жизни, было немало таких, кто оступался и падал. В строгих монастырях это случалось реже, но когда самих аббатис там поджимали обстоятельства, иногда они скрывались в безнадежно распутных обителях. Одна английская мать настоятельница, как говорили, имела двенадцать детей и выделяла дочерям приданое, распродавая монастырские владения. В двойных монастырях, состоявших из мужской и женской общин, процветали многочисленные сексуальные связи. Епископы регулярно издавали эдикты, запрещавшие свободные сношения – во всех смыслах – между обитавшими там мужчинами и женщинами.
В монастырях со слабым руководством и дисциплиной монахини имели слуг, прекрасно питались, следили за последней модой, держали при себе маленьких собачек, ходили гулять за монастырские стены или ездили в город. Они принимали у себя мужчин, оставаясь с ними наедине, вступали в сексуальные отношения, молчаливо допускали измены мужьям с любовниками. Осуждавшие такое положение вещей люди говорили, что в женский монастырь мог зайти любой мужчина, а монахини уходили оттуда и возвращались обратно, когда им заблагорассудится.
