– Вот как? Интересно. И все же, можете назвать точную степень родства Павла Увекова по отношению к вашей семье? – весьма заинтригованная, спросила я.
– Я в этом не сильна. Могу только цепочку воспроизвести, а вы уж сами разбирайтесь, кто он нам: шурин, свояк или внучатый племянник, – заявила Ирина.
– Не возражаю, – согласилась я.
– Значит, так. У матери Филиппа была сестра. К сожалению, обе они уже умерли. Но это так, к слову. Так вот. Филипп – единственный ребенок. А вот у его тетки по матери их аж восемь человек. Одна из дочерей сестры матери Филиппа вышла замуж за англичанина русского происхождения. У этого англичанина в родне имелась племянница. Она, в свою очередь, тоже вышла замуж. За русского. И вот этот-то русский муж и является родственником Павла. Либо племянник, либо двоюродный брат. Точнее сказать не могу. Ну как? Что-нибудь прояснилось? – улыбаясь, спросила собеседница.
– Да. Санта-Барбара какая-то получается, – протянула я.
– Так и есть. Теперь вы мне расскажете, какое отношение к смерти Филиппа имеет Павел Увеков? – потребовала ответа Ирина.
– Дело в том, что Павел является тем, кого не удовлетворил вердикт судмедэкспертов о причине смерти Филиппа. Он поднял свои связи, которые, вероятно, довольно обширны, и потребовал отправить дело на доследование. И в качестве аргумента выдвинул тот факт, что случай самоубийства в семье бросает тень на всех ее членов, – объяснила я. – А тут выясняется, что Филипп по большому счету родственником ему и не является.
– Ну почему же? Конечно, Филипп – родственник. Пусть дальний, но родственник. Вы знаете, меня это обстоятельство ничуть не удивляет. В этой семье родственные узы достаточно крепки. Да что говорить, я ведь и сама до сих пор поддерживаю контакт со всеми членами этого многочисленного семейства, – заявила Ирина. – К тому же, насколько мне известно, Павел ведет что-то вроде семейной летописи. Он увлекается изучением родословной и составляет генеалогическое древо. Филипп тоже там есть. Впрочем, как и я, и мой сын.
– Пусть так. Но ведь ему необязательно указывать в летописи причину смерти Филиппа? – предположила я.
– И как вы себе это представляете? – усмехнулась Мальцева. – У всех причина смерти имеется, а у Филиппа ее не будет? Или вы предлагаете подретушировать историю? А что, надо предложить Павлу, пусть напишет, что Филипп геройски погиб в бою или на худой конец в космос улетел. А что, неплохая версия. Нет, Татьяна, так история не пишется. Тут либо правда, либо ничего. Подумайте сами, что это будет за летопись, если всякий раз, когда Павлу что-то не понравится в действительных обстоятельствах, он начнет привирать и приукрашивать? Это уже не летопись, а сказка. Сказочником Павел становиться не желает, это очевидно.
– Но чем лучше для летописи тот факт, что Филиппа убили? Разве это не накладывает отпечаток на семью? – спросила я.
– Конечно, нет. Убийство от человека никак не зависит. В этом его вины нет. Пришел злоумышленник и лишил тебя жизни. Кто может предотвратить подобное?
– Ну, обстоятельства убийства тоже разные бывают, – возразила я. – Если ты напился в баре, начал задираться к посетителям и тебе череп проломили, эта смерть целиком и полностью на твоей совести. Пусть и поспособствовал ей посторонний. Подобных примеров можно привести несчетное количество.
– Но ведь Филиппа убили не в баре? – ответила Ирина.
– Но и не в неравном бою, – парировала я.
– Сдаюсь, крыть нечем, – засмеялась Мальцева.
– Значит, вы одобряете решение Увекова? – спросила я.
– А вы как думаете? Не забывайте, у меня растет сын. От Филиппа. Каково мальчику знать, что его отец покончил с собой? – оставив шутливый тон, проговорила она.
– Филипп общался с сыном? – задала я очередной вопрос.
– Нет. Я запретила. Филипп отнесся к запрету с пониманием. Не всю совесть еще пропил, – заметила Ирина.
– А сын выражал стремление общаться с отцом? – снова спросила я.
– В этом вопросе мы давным-давно поставили жирную точку. Сын никогда не заговаривал со мной об отце. Я, естественно, тоже. Предвосхищая новый вопрос, отвечу сразу: ни о каких тайных встречах речи быть не может. К тому же сын уже несколько лет живет за границей. Получил там образование, потом остался работать. И я этому обстоятельству безумно рада, – заявила она.
– Понимаю, – произнесла я. – Еще один вопрос. Скажите, у Филиппа могли быть сбережения? Или ценные предметы? Возможно, наследство от бабки?
– Три раза нет. Нет сбережений. Нет ценных предметов. Нет наследства. Кроме той халупы, в которой он жил, у Филиппа ничего не было, – безапелляционным тоном заявила Ирина.
– Тогда какова, на ваш взгляд, может быть причина, по которой кто-то мог убить Филиппа? – осведомилась я.
– Ну, этот вопрос не по адресу, – улыбнулась Мальцева. – Это скорее я должна задавать вам подобные вопросы. Ведь это вы занимаетесь расследованием убийств. Следовательно, и о причинах, побуждающих кого бы то ни было совершать злодеяния такого рода, должны быть осведомлены лучше.
– Резонно. Только вот в этом случае с мотивами туговато. Пожилой мужчина, без материальных накоплений, без алчных наследников, без непримиримых врагов – кому понадобилось убивать его? Разве что дружкам-бомжам. Но при подобном раскладе ваша семья ничего не выигрывает, – заметила я.
– В каком смысле? – не поняла Ирина.
– В самом прямом. Смерть от руки собутыльника, да еще и бомжа, не намного респектабельнее самоубийства, – объяснила я.
– По мне, так пусть все остается так, как есть, – неожиданно заявила собеседница. – Умер Филипп, и умер. А отчего, почему, какая, в сущности, разница. Отмучился человек. Чего копаться в его грязном белье? Еще накопаешь такого, о чем потом всю жизнь жалеть будешь.
– Вы же говорили, что одобряете намерение Увекова докопаться до истины? – напомнила я.
– Говорила. Только не про истину. Я говорила, что было бы неплохо, если бы причиной смерти назвали убийство. А уж кто его убил и убили ли на самом деле, мне неинтересно, – выдала она. – Пусть и не найдут виновного, особо сожалеть никто не станет.
– Простите, нельзя ли уточнить, это ваше личное мнение или Увеков тоже так считает? – поразилась я.
– Какая разница? Ну да. Он со мной в этом вопросе солидарен. Вернее, я с ним. Да, Павел звонил мне, говорил о том, что пытается оспорить вердикт. И намекал на то, что сам убийца его не интересует. Только влияние вердикта на репутацию семьи. Думаете, приятно, если знакомые будут шептаться за вашей спиной? Вон пошла жена самоубийцы. Видно, у них в роду с психикой не в порядке. Кто знает, может, и сынок ее «того». Пока все в жизни гладко, патология не проявляется, а как прижмет, и он в петлю, – с жаром проговорила Ирина.
– У вас богатое воображение, – попыталась я сгладить ситуацию.
– А это не у меня. Это у моих досточтимых соседей! – огрызнулась Мальцева. – Слышала краем уха, как соседские кумушки эту тему перемалывали. Ваши сотрудники постарались. Повесточку лично принесли, а пока меня разыскивали, с соседями новостью поделились. Поклон им земной за старание!
