– Ты ещ-ё до-лго? Мы с ребя-тами х-о-тим в «Че-рн-ый б-а-йк». Пой-де-шь с н-а-ми?
Она с интересом взглянула в мою сторону и снова сосредоточилась на Франце.
– Скажи, минут через пять освобожусь и пойдем, – он раздраженно повел шеей.
– Ла-а-а-дно…
«Черный байк», как нетрудно догадаться, тоже был ночным клубом. Правда, с очень дурной репутацией. Ходить туда поодиночке не решались даже самые отчаянные сорвиголовы. Драки, потасовки, часто доходившие до смертоубийства, происходили едва ли не каждый день. Это было неконтролируемое царство карманников, бандитов, наркодельцов.
Франц внимательно посмотрел мне в глаза и усмехнулся, легко разгадав мои мысли. Вытащив из-под бокала картонную подставку, он записал на ней номер своего телефона, пообещав ждать звонка.
* * *
С тех пор прошло три недели. Любовная лихорадка достигла своего пика. Мы быстро сблизились. Внезапно Франц стал мне очень дорог.
Его, казалось, ничто по-настоящему не заботило. Работа, счета не волновали вовсе. Он никогда не жаловался на трудности. Поначалу я даже не догадывалась, откуда он берет деньги, которые у него водились в достатке. Скупиться Франц не привык. Позже я поняла, что на самом деле за беззаботной внешностью элегантного фланера скрывался по-настоящему изощрённый ум. Его привычки: дорогая одежда, хорошая выпивка, изысканные развлечения – требовали немалых затрат. Помню кривую усмешку Франца, впервые оказавшегося в моей убогой квартирке. Скромный образ жизни был для него неприемлем, унизителен, пожалуй, просто невозможен. В его приверженности к роскоши было нечто маниакальное, напоминавшее болезненную зависимость, от которой трудно избавиться. Да, он был сибарит, легко приучивший к такому образу жизни и меня. Скоро я стала подражать ему в его вкусах. К хорошему быстро привыкаешь.
У него была замечательная внешность: стройная мускулистая фигура, черные волосы, обычно зачесанные назад, белоснежная кожа, задумчивые серые глаза, иногда ироничные, иногда добрые, редко злые – типичный европейский тип. Он не любил украшений, не носил даже часов, зато особое внимание уделял парфюму, всегда очень дорогому. Единственным его недостатком был небольшой рост, что становилось заметным в окружении других мужчин. Как многие низкорослые люди, он обладал твердым характером, который выдавали плотно сжатые губы и глубокая вертикальная морщинка между бровей.
Стыдно признаться, иногда я буквально желала смерти всем, кто окружал Франца, из одной только эгоистичной цели – обладать им единолично. Конечно, это была болезненная ревность к его друзьям, которым он уделял так много внимания, женщинам, которых он знал. Глупо и, наверное, даже жестоко, но я часто мечтала, чтобы он принадлежал только мне и никому больше, чтобы ему некуда было пойти и не к кому обратиться. Я призывала на его голову все мыслимые и немыслимые несчастья, только бы насладиться моей воображаемой властью над ним, которой на самом деле не обладала. Мечты бывали настолько красочны, что в моем воспаленном воображении изредка начинали походить на правду. Каких – либо особых сожалений по этому поводу я не испытывала. Даже удивительно, как легко можно пожелать ближнему своему всяческих бед и ни капли не раскаяться в этом. Нет ни малейшего смысла обманывать себя. Чужие страдания теряют значимость в ту самую секунду, когда в бой вступает его величество «собственный интерес».
* * *
Осень 2хх5 года
Следующий день выдался пасмурным и темным. Под освещенным куполом больничного парка царило вечное лето. Но сквозь стеклянную крышу все же можно было видеть, как над мегаполисом нависли свинцовые тучи, поглотив и без того скудный осенний свет. Было уже довольно холодно. Сменившаяся медсестра сообщила, что за пределами госпитального центра прямо с утра зарядил дождь.
Серое небо изрядно подпортило настроение. Всё в зимнем саду выглядело парадоксальным, искусственным. Замечательный парк, чудо технологии, не радовал глаза. Щебет птиц утратил беззаботность, ароматы цветов, проникавшие в палату, раздражали. Больные угрюмо бродили по коридорам, их угнетал диетический завтрак. В такую погоду хочется грога, жареных ребрышек, горячих тостов, а не постной каши и какао с молоком. На самом деле я люблю дождь, и предпочла бы подлинный стук его капель о кровлю искусственным тропикам за окном. Даже моя соседка, выглянув с утра в окно, моментально распрощалась со своим оптимизмом. Скрываясь от бдительного надзора дежурной медсестры, она с аппетитом поглощала соленые крекеры, что было ей строжайше запрещено. До обеда мы играли в подкидного дурака, старались развеселить друг друга анекдотами и пустой болтовней. К сожалению, наши легкомысленные занятия совсем не поднимали настроения. Такие дни начинаются с предчувствия неприятностей и, как правило, паршиво заканчиваются.
Вера больше предпочитала рассказывать о себе. Она не умела слушать. Речь успокаивала ее, как легкое журчание воды в ручье. Утром, едва больница только начала оживать, моя соседка успела сбегать вниз, раздобыть конфет и печенья из автоматов. Горячие напитки для посетителей продавались на нашем этаже. Это, по словам моей новой подруги, делало её жизнь здесь гораздо более приятной. Теперь она угощала всем этим меня и трещала без умолку. Так я узнала о Вере и ее семье почти всё. Про детей, что сейчас находятся в частном интернате и навещают мать раз в месяц. Про мужа, вынужденного много работать, чтобы оплатить дорогое, не смотря на страховку, лечение. Она сообщила, что по мнению врачей у неё развился рак желудка. Здоровых тканей осталось мало, и ей была показана строжайшая диета. После того, как лечение уничтожило опухоль, Вере объявили о необходимости делать пересадку, и уже взяли необходимые для этого материалы. Для этого ее временно перевели в общее терапевтическое отделение, куда попадали пациенты с самыми разными диагнозами. Вера толком не понимала, что её ожидает, сообщила только, что врач упоминал операцию и стволовые клетки. Затем ей пообещали провести «генетическую коррекцию» (этот термин она также не поняла), чтобы болезнь не возобновилась снова.
Я недоверчиво оглядела пышные формы моей соседки. Вера смутилась, видимо разглядев мои сомнения, зашептала:
– Да, да. Они утверждают, что рак. И в очень запущенной стадии.
Она помрачнела.
– Мы ужасно беззащитны перед своими страхами. Разве нет?
Вера задумалась. Я не решалась прервать её молчание. Может быть, ожидала услышать важные для себя слова или попросту опасалась сбить подругу с мысли. Вдруг она сказала:
– Я ведь очень боялась. Знала, что с судьбой, с жизнью своей играю, что детей этим своих предаю, а страх перед болезнью всё равно был сильнее меня. – Она говорила сбивчиво, глотая звуки. – Трусиха я жуткая. У меня боли начались, рвало по утрам, даже с кровью. Усыхать стала, а ужас перед больницей или, может, перед лечением, побороть не получалось. Знаешь, это когда увидишь перед собой только лишь здание, тень онкологической больницы, и со страху начинаешь всюду подозревать у себя эту болезнь. Прикидываешь, что будет, если тебе придётся когда-нибудь переступить порог этого жуткого госпиталя.
