Иными словами, именно после публикации «Женщин Лазаря» Марина Степнова приобрела репутацию писательницы, что означает место в памятных листках критиков, редакторов и издателей и регулярное, как фитнес, участие в литературном процессе.
Степнову представляют автором семейной саги на фоне большой истории и нетривиальным стилистом. Такой образ получившей известность писательницы выставляет экспертов и читающую публику изрядными ретроманами в литературе: мастерские живописания и эпохальный охват опознаются как принадлежность к высокой, классической традиции. «Так писали в прошлом веке», – с нежностью высказались о романе в журнале «Читаем вместе» и привели подряд три кружевные цитаты.
Степнову вообще любят цитировать – к этому нехитрому приему прибегают и критик-интеллектуал Вячеслав Курицын, и корреспондентка журнала «Республика», употребляющая выражения вроде «литературные вкусности» и «степновские деликатесы». Поэт Максим Лаврентьев назвал Степнову «кладезем метафор», а обозревательница «МК» Наталья Дардыкина похвалила ее красивые плечи в черной вязаной шали.
Так называемым простым читателям в книге «Женщины Лазаря» интересны простые истины: дом, любовь, или, как сказано в аннотации, «ЛЮБОВЬ» – чтобы мимо ключевого слова не промахнуться. Единственное, что смущает поклонников романа, – в нескольких местах там встречаются матерные выражения.
Логично будет довершить этот добрый и красивый портрет признанием, что, да, я тоже, как и многие, плакала в финале первой части романа. К финалу третьей, правда, меня уже подсушило.
Неравноценность трех частей романа, которые принято соединять плавной лигой истории, – существенный довод против присужденной книге премии. Помню, как я была удивлена, осознав, что названное лучшим русским романом-2009 «Время женщин» Чижовой спокойно умещается в жанровые рамки повести. И произведение Степновой, на мой взгляд, не создает впечатления книги «большой».
Как явствует из заглавия, у главного героя, гениального советского физика Лазаря Линдта, были женщины. Три женщины – три эпохи: дореволюционная Маруся (не доставшаяся юному Лазарю чужая жена, всю жизнь почитавшая его приемным сыном), советская Галина Петровна (юная жена постаревшего Лазаря, осыпанная роскошью и сексуальными домогательствами, но так его и не полюбившая), современная Лидочка (внучка к тому времени умершего Лазаря, выше мужа почитавшая выкупленное им родовое гнездо).
Маруся, Галина Петровна и Лидочка выступают героинями трех повестей, каждую из которых, не скрепи их автор тощим Лазарем, как прищепкой, ожидала бы своя литературная судьба.
Повесть про Марусю могла бы выйти в каком-нибудь литературном журнале и оттуда подавать надежды критикам на открытие нового имени: ясное дело, все бы снова ждали от Степновой произведения побольше, напрашивались на роман.
Повесть про Галину Петровну удачно бы пристроилась в модном глянце: ее «сановное замужество» – превосходная проекция для читательниц, интересующихся интимной жизнью успешных людей, равно как «спелыми рубиновыми кабошонами» и «полупрозрачными срамными трусишками».
Историю про Лидочку добросовестный редактор вернул бы автору на доработку.
Спад повествования особенно заметен в отношении мистического подтекста. Таинственное указание на договор бездетной Маруси с Богом, под конец жизни своеобразно исполнившим ее давние мольбы о материнстве, позволяет толковать события первой части и в реалистичном, и в сверхреалистичном ключе. А вот о сделке Галины Петровны с ведьмой двух мнений быть не может – при том, что ее достоверность огрубляет психологический сюжет: сводит остервенение несчастливо замужней героини к последствиям злой магии. Что касается путешествия Лидочки в загробный мир, то оно, кажется, устроено в память о Лазаре, который в противном случае остался бы в третьей части совсем без реплики.
Бросается в глаза и постепенный «сдув» художественности. Насыщенная эмоциональность повести о Марусе сменяется кукольными переживаниями семейства Галины Петровны. Слезно-сырая повесть о Лидочке работает на двух скоростях: ноет про дом, о котором мечтает героиня, или язвительно шустрит в коридорах балетного училища, которое она мечтает бросить. Когда я узнала, что выпады против балетоманов, балетной карьеры и «голодных обмороков» «балеринок», боящихся отрастить грудь, не следствие личной травмы автора, а результат кропотливого «сбора фактуры», журналистская безыскусность третьей части потеряла для меня всякое оправдание.
Этот спад и сдув, однако, глубоко связаны с высшими чаяниями Степновой: ей, кажется, просто не захотелось вкладываться всей душой в эпохи, отдаленные от ее основных интересов.
Заглавный Лазарь Линдт нужен автору не только как сюжетная скрепа, но и как пропуск на элитные этажи союзного общежития. Сверхчеловек, гений, единственный в своем роде, он откушивает булочки в гостях у Берии и регулярно снабжает молодую жену своими государственными премиями. Аристократический образ «личного друга короля», оснащенного «денщиком», как его жена – «холопками», навевает дореволюционные ассоциации, которые одни только автору дороги. Да, в книге есть и образ Баталовых – родителей Галины Петровны, мечтающих выучить дочь на проектировщицу канализаций с авансом, окладом и путевками, и образ Царевых – советской выделки интеллигентов с остаточной верой в коммунистическую утопию, – но все это скорее предмет сатирического осмысления, на которое автор пускает довольно скудные краски. Заметно, что обручение Маруси подано в тонких лиричных оттенках, а обручение Галины Петровны с ее избранником, которого оттеснил Лазарь Линдт, обставлено ироническими замечаниями. Доходит до мелочей: Маруся кутается в платок «такой нежно-серый», что сливается с небом, – Галина Петровна носит оренбургский с «звериным запашком».
Принципиально важно, что тоскующая Лидочка находит утешение в дореволюционной книге рецептов Молоховец, что «прелестная» Маруся происходит из дореволюционной семьи священников и поэтому муж ее, даром что советский ученый, почитает себя в сравнении с ней «дураком».
Недаром критикам чудился в романе призрак прошлого века: перед нами действительно ретроутопия, и это – один из секретов обаяния романа. Дореволюционный быт для современного человека выступает источником веры и воплощением человечности. Не случайно ведь и в букероносном романе уже упоминавшейся тут Чижовой старорежимные бабушки создают своего рода сказочное пространство вокруг общей приемной внучки, которую воспитывают на дому, не пуская в советский детсад.
Повесть о Марусе похожа на такую старорежимную сказку о тесемочках, буше, камлоте, хрустящих салфетках, книжных переплетах и пирогах. Это источник прямого читательского наслаждения, полноценная греза о дореволюционном семейном укладе. Но гламурный кабошоновый тон Галины Петровны повести о Марусе не чужд: очень уж тут все идеально. Автор не устает бороться с хорошим во имя лучшего. Если в семье, где выросла Маруся, царила любовь, – автор тут же уточняет, что любовь эта была «умная», которую надо было еще заслужить. Если Маруся счастлива замужем – то автор не преминет указать, что она, несмотря на это, «не превратилась в восторженную тень собственного супруга». Маруся – «особенно целомудренная», но «отзывчива она была удивительно, невероятно, о такой возлюбленной можно было только мечтать». У Маруси «врожденный женский дар» нянчить детей, но она с ними «никогда не сюсюкала». Ее муж – крупный ученый, но умеет понять, что домохозяйство – «тоже творчество». На этом фоне определение Лазаря Линдта как «великолепного любовника» почти не режет слух.
