– Мама, как я могла с ним встречаться? Он же был в Афганистане! Туда простому человеку поехать практически невозможно!
– А он… случайно не приезжал?
Галя начала понемногу успокаиваться.
– Если бы он вдруг приехал, наверное, прежде всего навестил бы мать, верно?! И кто бы его отпустил в самом начале службы?
Мать замолчала, вопросительно поглядывая на Ринату Таировну. Та выглядела совершенно растерянной, и Галя пожалела, что внесла в этот вопрос излишнюю ясность. Пусть бы мать Жени думала, что Боренька – её внук… Или не стоит так играть с чувствами одинокого человека?
– Он назвал меня «баба», – тихо сказала вдруг Рината Таировна. Галя смутилась и вздохнула:
– Извините, мне пора его кормить. Мама, можно, ты займёшься обедом?
– Да, милая, конечно, – ответила мать и, покачивая головой, направилась в кухню. Было видно, что она ничего не понимает в происходящем. Не глядя на Ринату Таировну, Галя пошла к Бореньке. Ну и совпадение: второй раз за день окружающие высказывают сомнение в отцовстве сына. И если со стороны Анатолия для этого есть хоть какие-то основания, то…
А для Ринаты Таировны – соломинка, за которую хватается утопающий.
Качнув головой, Галя взяла из кроватки малыша и поднесла к его ротику грудь.
Минут через двадцать она вышла на кухню. Обед уже грелся на плите, и всё выглядело чинно и благопристойно. И тут же мать сказала дрожащим голосом:
– Галочка, мы понимаем, что ты не хочешь признаваться. Но всё-таки…
Это уже начало злить.
– Мама, я сказала правду. Боренька – сын моего бывшего мужа, по праву носит его фамилию. Я бы не стала обманывать Лугового ради того, чтобы женить его на себе. И Ринату Таировну напрасно обнадёживать не хочу. Но… Действительно, Боренька во многом похож на Женю. Гораздо больше, чем тебе показалось. Почему это – не знаю. Давай оставим природе её тайны, ладно?
Мать вздохнула, поджала губы и ушла к Ринате Таировне. Галя повертелась немного на кухне, проверила кастрюли и вернулась к сыну.
С замирающим сердцем поднялась в тот вечер Галя на сцену. Дирижёр взмахнул палочкой – и полились звуки популярной песни Мари Лафоре «Манчестер и Ливерпуль».
Манчестер и Ливерпуль
Сегодня скрыты проливным дождем.
Я, не замечая лиц,
Иду по улице в толпе.
Манчестер и Ливерпуль,
Как жаль, но кажутся далеким сном
Те слова, что о любви
Ты говорил когда-то мне.
Услышать, что любишь
И снова открыть
Мне в счастье дверь.
Ты скажешь, что любишь…
Но как поверю я теперь?
Манчестер и Ливерпуль,
Грустя, вы плачете сейчас со мной.
Где корабль моей мечты?
И нужно ль доверять мечтам?
Манчестер и Ливерпуль
Давно окутаны туманной мглой,
Наше счастье и любовь
Навеки потерялись там.
Услышать, что любишь
И снова открыть
Мне в счастье дверь.
Ты скажешь, что любишь…
Но как поверю я теперь?
Мелодия умолкла на считанные секунды позже певицы. Наступила пауза, после которой публика неуверенно зааплодировала. Грустная песня была взята Галей для старта концертной программы отчасти и потому, что не позволяла выигрышно раскрыть возможности вокала, и теперь певица сомневалась, стоило ли вообще петь её. Однако таково пожелание Филатова, ему виднее, что нравится почтенной публике, так тому и быть. В любом случае, начало положено, теперь можно двигаться дальше…
Галя исполняла одну за другой песни, требующие всё более сложного вокала, и публика постепенно заражалась энергией исполнительницы. «Песня Ассоль» вызвала шквал восторга. Галя и не заметила, как пролетели почти полтора часа концерта. Только в какой-то момент вдруг спохватилась, что уже исполнила последнюю песню.
Зал бушевал. К сцене помчались букеты и корзины с цветами – на этот раз не только великолепному оркестру, но ещё больше певице. Галя радостно улыбнулась: до последнего момента она опасалась, что сейчас повторится прежний казус с цветами. Но нет, всё хорошо.
– Бис! Бис! – кричал зал. Галя наклонилась к оркестровой яме и вполголоса спросила дирижёра, нельзя ли снова «Манчестер и Ливерпуль». Музыкант кивнул, Галя вернулась к микрофону, и снова полилась печальная, но благородная песня о поруганной любви.
Едва окончив, Галя вдруг подумала, что публика может ассоциировать эту песню с исполнительницей – наверняка многие в курсе её личных дел.
– А теперь «Ассоль» – можно?
Снова популярная песня, и публика почтительно замирает, вслушиваясь. Прежнее беспокойство уплывает вдаль, всё хорошо, лучше, наверное, не бывает…
Галя была немного не в себе, когда уходила со сцены, неся охапку букетов. Рината Таировна поднялась с места, помогла.
– Вот и всё! – счастливо улыбнулась Галя. – Меня признали.
– Что с твоим голосом? – спросила вдруг удивлённо мать.
– С моим голосом? Всё в порядке, – ответила было певица – и вдруг поняла, что далеко не всё… Она еле могла говорить, вместо привычной речи изо рта выходило нечто сиплое… Она попыталась взять ноту «ре» – и закашлялась. Что это? Неужели сорвала голос? Хуже не могло случиться…
– Пойдём скорее отсюда. – прошептала Галя. – Мне страшно…
Они уходили впятером от места её триумфа – и Галя чувствовала, что это в последний раз. Больше никогда она не поднимется на сцену, чтобы спеть любимые ею и слушателями произведения… За Гесиону будет петь другая исполнительница. И если Галину Луговую пригласят сниматься в кино – только ради её актёрских способностей, никакого пения отныне…
Галя опомнилась: наверное, всё ещё можно исправить. Обратиться к врачу. Лечиться по известным методикам. Всё ещё поправимо…
Три дня спустя, Москва
С тяжёлым сердцем возвращалась Галя от врача. Его вердикт был беспощаден: восстановить прежний голос не удастся. Если лечиться как следует, можно достичь кое-чего, но увы – прежний хрустальный перелив исчез навсегда. Репертуар придётся полностью менять… Или вообще отказаться от пения. Что хуже: лишиться всего или тяжким трудом получить жалкую имитацию прежнего сокровища?
Молодая женщина попыталась собраться с мыслями. Главное сейчас – выжить. Сцена отныне закрыта – это нужно признать и не пытаться перепрыгнуть через голову. Нужно растить Бореньку. Сниматься у всех режиссёров, которые только пригласят. Попробовать восстановить голос хотя бы частично – пусть хриплый, хоть какой, и на него может быть спрос.
Она вошла в квартиру. Боренька сейчас у бабушки – матери Алексея. В отличие от сына, она ни на секунду не усомнилась, чей это ребёнок. Пользуясь своим правом как представительницы семейства отца, она постоянно навещала внука. Дела у Алексея с его новой женой шли непонятно, пополнение молодой семьи в ближайшее время не предполагалось, и свекрови просто не на кого было излить свои чувства бабушки. Галя сначала с недоверием воспринимала её визиты, но затем убедилась, что женщина искренне любит своего внучка, и успокоилась.
