Эксперименты на людях. Нет, меня не удивили бы оправдания высокими научными целями, но это… было за пределами даже моих представлений о добре и зле.
– Где ты хранишь свои записи о результатах… тестов?
– Машка, ты задаешь такие нетривиальные вопросы! Совсем на тебя не похоже. Пожалуй, кроме любопытства надо будет отметить и изменение некоторых свойств личности…
Это был мой последний вопрос. Язык тоже онемел, а потом я начала задыхаться. Сколько у меня в запасе? Мозг может жить без кислорода всего четыре минуты, потом… Вот интересно, что будет потом? Сколько продержится в мертвом теле моя психоматрица? Или распадется сразу вместе со смертью носителя? Мыслила я совершенно четко, страха не было. Было только сожаление, что теперь я не смогу отомстить Крону и его заказчику, да еще… никогда больше не загляну в бездонные колодцы вишневых глаз.
Зрачки еще реагировали на свет, звуки тоже долетали, правда, искаженные хриплыми судорожными вздохами. Я еще видела, как Комаровски с испугом тряс меня за плечи, я еще слышала звук удара и хруст сломанной челюсти. И крик мужа:
– Где Юджин!!!
Потом была темнота. Странно, но в этой темноте мне было комфортно и уютно… Наверное, правы люди, говорящие, что умирать не страшно. Хотя вряд ли кто-то из них умирал как я, в чужом теле. Еще удивляло отсутствие тишины. Мне постоянно слышался чей-то шепот, голос, который, казалось, я вот-вот узнаю. Он то удалялся, то приближался, и, наконец, я даже разобрала слова:
– …все хорошо. Антидот готов. Вводим.
– Идиотка, еще чуть-чуть, и не спасти!
– Сами хороши. Зачем ждали, надо было брать его сразу.
– Но она вела себя так естественно, нужные вопросы задавала…
– Хватит. Машка, хватит притворяться, открывай глаза.
Голос был таким уверенным, что я послушалась. И даже тело послушалось! Я смогла ощутить лицо, шею, руки… Чувствительность и контроль возвращались в обратном порядке.
– Дура, – припечатал Кейст. – Надеюсь, хоть это тебя чему-то научит.
– Спасибо, – смогла сказать я.
– Спасибо скажешь, когда назад полетим. И не вздумай сдохнуть в этом мьенговском раю, – заявил каперанг.
Умеет мотивировать. Почти как Светличный.
– Все, она стабильна, – заявил Юджин. – Можем заняться юным экспериментатором. Очень хочется сломать ему что-нибудь еще, все равно на планету его выпускать нельзя.
– Погодите. У него есть носитель, где он хранит описания свойств каждого препарата.
– Уже изъяли, – ответил Кейст.
– Дайте посмотреть! – взмолилась я.
– Зачем тебе?
– Хочу кое-что попробовать…
– Совсем сдурела, девка? Тебя и так едва откачали!
Действительно, что это я.
– Для экспедиции этот… дебил очень важен. Если в его списках найдется препарат, подавляющий волю или повышающий внушаемость, я смогу его контролировать вплоть до сдачи на психокоррекцию.
– Скучная ты, Маша, – обиженно отвернулся Юджин. – А я так надеялся…
– Подожди, может, еще и не найдем ничего, – успокоил его Бен.
И только Кейст посмотрел… с пониманием. Я обвела взглядом знакомый уже медотсек – как они все тут поместились? Не было только мужа. Спустя некоторое время, когда Юджин объявил, что я уже вполне в состоянии сесть, капитан лично принес обычную карту памяти.
– Смотреть будешь при мне.
– Может, Двинятина позовем? – я боялась пропустить что-то важное, или недопонять или не понять совсем…
– Ты и я, – отрезал Кейст.
– А вы знаете латынь? – спустя пару долгих секунд спросила я.
Записи наш гениальный ксеноботаник вел на незнакомом мне языке, хотя некоторые слова я почему-то понимала. Вот ruber – точно красный. Кейст посмотрел на меня, как на умственно отсталую. Ей-ё, да ведь так оно и есть! А универсальный переводчик мне зачем?! Стоп. Откуда он взялся? А, подарок секретчиков… Ладно, раз есть, надо пользоваться.
И мы с Кейстом резво взялись за дело. Он смотрел свою часть файлов, подключившись к монитору диагностика, и хмыкнул почти одновременно со мной.
– Соображаешь. У него тут про ламенцинию: вызывает эффект повышенной внушаемости.
– А киякурру – подавляет волю, – внесла свою лепту я. – Теперь главное, чтобы эти образцы у него были при себе.
– А если их смешать… – мечтательно произнес Кейст.
То можно получить такой же эффект, как от смеси, что тестировалась на мне. Нет уж, я обещала, что сдам ученого дебила на психокоррекцию, и никто не сможет лишить меня этого удовольствия.
Каперанг тщательно снес все следы просмотренных файлов с внешних устройств и решительно встал:
– Пошли к твоему… гению.
Комаровски держали на нижней палубе, куда вчера едва не попал Аркаша. Увидев меня, он просиял:
– Машка! Как ты меня напугала!
Я его н а п у г а л а! Захотелось добавить к сломанной челюсти что-нибудь от себя… Ладно, и так говорит с трудом.
– Сынок, ты бы поаккуратней в следующий раз… – ласково сказал Кейст. – Девчонку едва откачали. Где у тебя остальные скляночки? Будем изымать.
– А вам зачем? – удивился Владис.
– Ну как, зачем… На тебе будем проверять, – так же ласково пояснил Кейст. – Что нам еще делать весь стандартный месяц на орбите?
– Вы… Вы… не можете! – потрясенно воскликнул Комаровски. – Эта экспедиция… Моя экспедиция! Вы не имеете права!
– На своем корабле я, сынок, имею право на все. И на планету тебя не пущу. Здесь одну чуть не угробил, а там скольких?
– Но с ней же все в порядке, Маш, ну скажи ты ему! – он едва на плакал.
Дебильный ученый маньяк. Я повернулась к каперангу и просительно проговорила:
– Товарищ капитан, может быть… Мы как-то решим этот вопрос?
– Мы решим, – угрожающе протянул Кейст. – Мы так реши-им… Парни просто мечтают расширить твою коллекцию переломов, сынок. А я больше не дам Юджину колоть тебе обезболивающе…
Смешно, но Влад повелся.
– Товарищ капитан…
– Да, сынок?
– Я… больше не буду… Клянусь! Отпустите меня на АстразетаРай!
Задержка эмоционального развития? Застрял в десятилетнем возрасте? Нет, одной психокоррекции мало. Вернусь, заставлю всех его учителей переквалификацию пройти! А родители, спрашивается, куда смотрели?!
Мы с каперангом переглянулись и по молчаливому согласию не стали затягивать представление.
– Хочешь побывать на Рае? Все препараты – мне, – приказал Кейст. – Если с девчонки упадет хоть один волосок, найду и убью. Понятно? Ну!
