– Нет. По результатам экспедиции. Потребовалось полгода и семьдесят четыре смерти, чтобы они меня услышали и эвакуировали с планеты людей… Оставшихся людей…
Ей-е… А ведь погибших было семьдесят пять…
– И… Тебя посчитали виновным? Дисциплинарная коллегия?
– Нет. Шектель прикрыл. Ведь он мои рапорты читал. Разделил вину на двоих, так сказать.
Ну да. А заодно показал Президенту, как в секретной службе умеют нести ответственность. Особенно в свете отставки Правительства… Которое полным составом этой ответственности избежало.
– И тебя отправили на Рай?
– Не сразу… Пока там, наверху, пережили эту плюху от Создателя, пока до них дошло, что человек сумел загадить не только матушку-Землю, но и Христофорию, что люди способны лишь жрать и хапать, а возвращать долги планете – не способны… Ты снова не ешь?
– Попить бы…
– Держи.
Я напилась и спросила:
– Неужели мы действительно… Только… потребляем?
– Будто ты сама не видишь. Хотя… где тебе, молода еще для наблюдений.
– Знаешь… Я на тебя не обиделась. Ты просто ворчишь по-стариковски, а на самом деле…
– Ну все, безопасница, ты нарвалась. Мне нет и пятидесяти, и ты за это страшное оскорбление…
– Биологически, может, и нет, а вообще ты лет на двести пятьдесят старше, так что имею право, – хихикнула я. – А мы на старость не обижаемся, мы старость уважаем.
Клаус возмущенно вздернул подбородок, и я быстро продолжила:
– Тяжело тебе с нами пришлось? Не отвечай, и так понятно.
Клаус вздохнул:
– Тяжело – это в учебке, когда сто сороковой гранатой промахиваешься. А с вами – всего лишь паршиво.
– А как может быть иначе среди секретчиков? Я знаю, что такое – попасть в разработку. Поверь, есть и другая жизнь. Нормальная. И работа – другая.
– Да. Знаю. Только мне моя работа нравится. Я знаю, что тут – на своем месте. Мьенги – нормальные ребята, и, может быть – может быть – люди научатся у них, как правильно относиться к своей родной планете. Раз уж я выжил, раз попал сюда из своего времени, то должен помочь матушке-Земле.
Пришла моя очередь возмущаться.
– Это мьенги – нормальные? Да Петров сдох бы у них в крепости, а они даже не заметили!
– Они не умеют нарушать правил, понимаешь? – ответил Клаус. – Потому и от нас ждут того же. А мы… то есть, вы…
– Вот только не надо отделять себя от остального человечества, – перебила я. – Тоже мне, героический предок. Ну не повезло тебе с потомками – так с кем не бывает? Моя бабушка, например, до самой смерти расстраивалась, что я не пошла в медицину – по ее стопам. Она так мне и говорила: «Ты – мое любимое разочарование».
Клаус усмехнулся, и я воодушевилась:
– Да если хочешь знать, я тебе доверяю так, что готова прикрывать спину. И знаю, что ты прикроешь мою. О каком мьенге ты сможешь сказать то же самое?
– Спасибо, безопасница. Приятно, правда. Но мьенги – это другое. Они приняли меня – просто меня, Клауса Барбозу, без званий, должностей, просто потому, что я такой, какой есть. Им не надо ничего доказывать, они не умеют лгать и предавать, да и… Я сам изменился. Надеюсь, поумнел, хотя… Возможно, ты права, и это уже старческое слабоумие.
Я сжала ладонь и стукнула кулаком по его руке.
– Да ты драчунья, – довольно сказал он. – Еще чуток поешь – и даже встать сама сможешь.
– На самом деле я… люблю подраться, – заявила я, пока он ходил за следующим контейнером. – Нам бы с тобой надо как-нибудь устроить спарринг.
– Тю… Какой там спарринг, ты себя в зеркало давно видела? – пренебрежительно ответил «предок». – Ешь.
Я сделала пару глотков и поняла – больше не могу. Сейчас лопну. Сил заметно прибавилось, а вот спать – не хотелось.
– Сколько времени до утра?
– Часа три еще есть.
– Надо договориться с ребятами, что будем врать Двинятину и остальным.
– Ничего не будем. Они вернутся в Ри-ен до свету, никто и не поймет, что не ночевали. А ты… Тебя я отвез на встречу с папашей, и вернешься ты… Ну, посмотрим, как восстановишься.
– Да у меня ж Комаровски без дозы!
– Чего?
Пришлось рассказывать. Клаус выслушал с непроницаемым видом, а потом сказал:
– Люди не меняются, безопасница. У него нет шансов.
– Ты не прав, психокоррекция если и не сделает из него полноценного человека, то хоть безопасного для общества – точно.
– Да не про то я… У нас на базе такой же был химик-экспериментатор. Фон Шульце на него только что не молился. Правда, препараты нам давали официально, ну, так у твоего гения пока покровителей нет. Вот увидишь, парнишку быстро приберут к рукам. Не наша организация, так конкуренты.
А… Понятно. Только я свое слово сдержу, и на психокоррекцию Комаровски попадет, или я – не Мария Афонасьева. А что будет потом – и так ясно. Секретчики его не упустят, тем более Маша уже дала показания.
– Мне обязательно надо дать ему утреннюю дозу, вечернюю он уже и так пропустил. Понимаешь, он лучший ксеноботаник экспедиции. Сам Проскурин за него просил…
Клаус хмыкнул:
– Может, он и лучший, вот только теорию строения мьессса к практике поисков блондинистой красули применил твой…
– Кирилл. И он не мой.
– Во-во, Кирилл. И заметь, ни разу не ботаник. Ладно, я понял, что утром надо навестить герра Комаровски. Где у тебя препараты?
Я объяснила. Но отпускать Клауса одного? Что подумает Лена?
– Какое мне дело, что она подумает? – удивился Клаус. – Приду, введу, уйду.
– Скажи, хотя бы, что Маша тебя об этом попросила, как единственного медика на планете.
– Да ладно, что ты так хлопочешь?
– Просто… Маша с Леной дружили… И вообще, половина экспедиции – ее бывшие одноклассники. Мне бы не хотелось, чтобы потом у них совсем испортились отношения…
– О как… Совестливая ты, стал быть…
– Нет… Это Маша совестливая и хорошая девочка. А я – оперативник УВБЗ. Мы телами обменялись, только это – самый секретный секрет секретчиков.
– Да уж догадался. Не забывай, я на той кухне много лет варился, не сразу, но сообразил, что девчулька-фитюлька – явно не ты.
– Ну, все. Я обиделась. Догадался, а от спарринга отказываешься?!
– Эх, безопасница… Все ж ты дите малое. Нельзя нам с тобой потом встречаться. По крайней мере, пока живы Шектель и твой куратор. Кто у тебя, кстати?
– Бьорг Рейвенсон.
– Ну… Не самый плохой вариант. Значит, они тебя сразу под Рай готовили…
