— Давайте перед началом трапезы опустошим первый бокал! — торжественно произнес маг, подняв собственный фужер.
Я с отвращением взглянул на свое окрасившееся в светло-пурпурный оттенок вино.
— Давайте, — моментально согласился граф.
Мы чокнулись, Макмандр выпил свою порцию чуть ли не залпом, Белла помедлила долю мгновения и все-таки сделала глоток… Кровь стучала у меня в висках, я тупо смотрел на свой бокал и не в силах был шевельнуться.
— Ну же, Стас, так не играют! — упрекнул меня Дон. Я метнул в его сторону злобный взгляд и сердито отпил из фужера. Горячий, буквально раскаленный напиток обжег язык и десна, я на миг зажмурился, уверенный, что из ушей вот-вот пойдем дым. Как ни странно, жаркая волна привела меня в чувство, я расслабился и уже без страха допил вино. Может быть, помимо яда это пойло содержало какое-то подобие наркотика?
«Сколько мне осталось жить? — рассеянно подумал я. — Несколько часов… Что я скажу на том свете? Чем буду оправдываться? Глупо жил, еще глупее умер… ничего полезного не совершил…»
— Вкусно, — первой нарушила молчание Белла. Порозовевшая, улыбающаяся, она явно тоже испытала на себе благотворное воздействие напитка. — Напоминает теплый вишневый сок.
— Теплый? — усмехнулся я. — На мой взгляд, жутко горячий. И ничего вишневого. Какая-то перцовая настойка, хотя по-своему неплохо.
Дон окинул меня насмешливым взглядом:
— У каждого свой вкус. Как вам, ваше сиятельство?
Граф с наслаждением причмокнул губами. Выглядел он откровенно довольным жизнью.
— М-м… Весьма недурственно, дорогой друг, весьма… Ледяной, с лимонным оттенком, освежающий… бодрит… Спасибо за чудесный вечер, старина! Ты знаешь толк в развлечениях!
— А я тебя завтра поблагодарю, — сквозь зубы процедил я. — Если проснусь.
Граф высокомерно посмотрел на меня:
— Маловато в вас азарта и пыла, юноша. Кто развлекается с такой постной миной?
— На себя посмотри, сиятельство! — я отбросил всяческую вежливость. Зачем она нужна, если жить осталось всего ничего? — С такой физиономией, как у тебя, можно детей пугать ночами.
Граф явно опешил и не нашелся, что ответить. Белла укоризненно покачала головой:
— Вас зовут Стас, правильно? Зря вы так. Вежливость — особое искусство.
Я оскалился в недоброй улыбке. В эту минуту я ненавидел их всех: и втянувшего меня в авантюру Дона, и безумного аристократа, и даже эту прелестницу с тициановскими кудрями…
— Красотка, скажи, каким ветром тебя сюда занесло? — осведомился я и налил в свою миску горячего грибного супа. — Ты молода, хороша собой, говорят, умна, зачем тебе умирать?
— А тебе? — помолчав, осведомилась она и тоже принялась наполнять свою тарелку.
Я осекся и некоторое время хмуро разглядывал собеседницу, потом пожал плечами:
— Мне совершенно не хочется умирать! Но вон тот тип, — я кивнул в сторону Дона, — обладает колоссальным гипнотическим даром.
— Проще простого свалить всю вину на постороннего человека, — заметила девушка.
Я рассердился и отбросил ложку, та за звоном упала на пол.
— Но я говорю правду! — я так повысил голос, что все присутствующие в трактире удивленно обернулись. — Я не хотел участвовать в этой затее! Мне не оставили другого выхода!
— Выход есть всегда, — покачалась головой моя прелестная собеседница. — Просто иногда он очень ловко спрятан, но при желании отыскать можно.
Тяжело дыша, словно после длительной пробежки, я смотрел на девушку с бессильной злостью. Выход есть всегда! Хорошенький выход — согласиться на участь раба! Именно на такой исход намекал Дон…
В нашу беседу вмешался сам черный маг, о котором я успел в запале спора почти забыть:
— Не стоит ссориться, господа и дамы, — с улыбкой, вызвавшейся в моей душе новую волну злости, заметил он. — Хотя ваше нервное напряжение вполне понятно. Думаю, ваше сиятельство, вы поймете вспышку Стаса и не станете держать на него зла.
Я покосился на графа. Тот вовсе не выглядел понимающим и готовым прощать, лицо его выражало крайнюю степень обиды. Похоже, я оказался первым, кто оскорбил его, во всяком случае — первым среди черни. Эта мысль позабавила меня и улучшила настроение. Я с жадностью набросился на суп, который успел подостыть, но менее вкусным от этого не стал. Острый, с крупными грибами и мелко накрошенным вареным яйцом, он был густым и очень сытным.
— Ешьте, сиятельство, быть может, эта ваша последняя трапеза, — ехидно заметил я, потянувшись за ломтем белого свежего хлеба.
Граф насупился, крылья его точеного носа задрожали.
— Кто ты такой, чтобы таким тоном и в такой манере разговаривать со мною, мальчик? — холодно осведомился он. — Ты испортил мне все удовольствие.
— Зато улучшил настроение себе, — усмехнулся я.
Остаток ужина прошел в гробовом молчании. Я наелся как никогда в жизни, и все время прислушивался к себе: не болит ли сердце, не затруднилось ли дыхание? В сон меня пока не клонило, но это, надо полагать, вопрос времени…
В конце концов, управившись с третьей порцией мороженого (от чего у меня заныли зубы), я ощутил, что не могу пошевелиться и готов умереть прямо тут, за столом. Дон, оставшийся верным привычке голодать, промокнул губы салфеткой и поднялся.
— Пора, — проговорил он, окинув взглядом разоренный нами стол. — Уже глубокая ночь…
Я не помнил, как добрался до постели. Я не собирался спать, не хотел поддаваться действию яда, но к тому моменту, когда оказался рядом с кроватью, силы окончательно покинули меня. Ничего не соображая, хотя пьяным отнюдь не был, я рухнул на мягкие простыни и, не раздеваясь, уснул. И даже не успел подумать, что вполне могу больше не проснуться…
* * *
Он напоминал ангела или, быть может, эльфа по версии Толкиена: высокий, стройный, белокожий и сероглазый, с аристократически-тонкими чертами лица и длинными светлыми волосами, гладко зачесанными назад и собранными в «хвост». Облачение «ангела» составлял коричневый балахон до колен, подпоясанный серым кушаком, просторные брюки и кожаные сапоги.
Мы сидели на траве, над нами простиралось застланное сероватой облачной пеленой небо, а вокруг — бескрайние луга… Дул промозглый ветер, я ежился от холода и с любопытством посматривал на незнакомца.
— Кто ты? — наконец не выдержал я.
Мужчина усмехнулся, и улыбка сделала его красивое лицо еще привлекательнее.
— Некоторые меня зовут Алексом.
— О, это о тебе рассказывал Дон! — воодушевился я.
Алекс удивленно вскинул угольно-черные, несмотря на светлую шевелюру, брови:
— Дон?
