— Черный маг, — пояснил я.
Человек, похожий на эльфа, нахмурился:
— Ты его ученик, не так ли?
— Да, — с вызовом ответил я и добавил: — Осуждаешь?
Алекс задумчиво пожал плечами:
— Не люблю осуждать. В конце концов, ты вполне вправе выбросить свою жизнь в мусорник.
— Это в каком смысле? — я недоуменно воззрился на белого мага. — Может, я не особо нравственный, но выбросить в мусорник — это чересчур!
Губы ангелоподобного мужчины тронула печальная улыбка:
— Увы, ты ошибаешься… остались считанные дни… ты таешь на глазах…
— Таю? — обеспокоенно переспросил я. — Я умираю? В том пузырьке был яд?
Алекс покачал головой:
— Я говорил о другом. Но во сне многого не скажешь. Если встретимся в жизни — спроси меня. И я объясню.
— Объясни сейчас! — взволнованно возразил я.
— Сейчас не могу. Время здесь быстротечно. Тебе пора…
Все вокруг подернулось дымкой, поляну заволокло цветным туманом… меня уносило прочь, я возвращался в тот мир, к которому привык… я просыпался…
Я проснулся сразу, мгновенно, словно мне в лицо плеснули ледяной водой. Тяжело дыша, я мутным взглядом обвел погруженную в утренний сумрак комнату, пытаясь привести мысли в порядок и понять, что со мной произошло.
— Ну, и приснится же такое! — пробурчал я сиплым со сна голосом и сел на кровати. Шелковое одеяло цвета слоновой кости соскользнуло на пол, я ухватился за скользкий уголок и только тут окончательно восстановил в памяти минувший вечер. Я мгновенно вспотел, хотя помещение за ночь сильно остыло — как, впрочем, и всегда. Конечно, в моем распоряжении имелся камин, который зажигался слугами каждый вечер, однако тепло его не могло сравниться с жаром привычных батарей центрального отопления… Но в ту минуту я не ощущал холода, напротив, мне сделалось невыносимо душно, словно воздух раскалился до температуры кипящего олова.
Если я жив, то кто умер? Неужели Белла?..
Поскольку уснул я вчера одетым, времени на утренние процедуры ушло гораздо меньше обычного: я только умылся ледяной водой из медного таза, пригладил сбившиеся в колтун волосы (на большее не было ни сил, ни желания) и торопливо натянул сапоги. В столовую я не вошел — буквально влетел и со всего маху плюхнулся на ближайший стул.
— Ты говорил, Белла поживет тут! — хрипло сказал я, окинув взволнованным взглядом столовую. Девушки здесь не оказалось, зато Дон, всегда поднимавшийся ни свет, ни заря, уже сидел на своем любимом стуле с высокой спинкой.
— Да, я так говорил, — лениво согласился Дон. Вокруг него сновали слуги, которых я опять стал замечать — наверное, повлияло признание мага о прошлом этих людей. Ведь и я вполне могу пополнить их ряды… Поежившись от такой мысли, я сердито воскликнул:
— Ну, и где твоя новая гостья?!
— А ты сам как думаешь? — усмехнулся Дон и поднял на меня свой бездонный взгляд, отнюдь не являвшийся зеркалом подвластной ему души: черно-зеленые глаза колдуна не открывали тайн своего властелина…
Тонкая девичья рука опустила на стол рядом со мной глубокую тарелку, доверху наполненную дымящимися ломтями сочного мяса, и я скривился от приступа тошноты. Мысль о еде вызывала сейчас только отвращение, и я грубовато потребовал:
Уберите это немедленно!
Служанка послушно и, как мне показалось, чуть испуганно отодвинула миску. Я всмотрелся в бледное лицо девушки, по-прежнему не выражавшее никаких чувств и эмоций. Способны ли рабы по-настоящему осознавать себя и окружающих? Хотелось бы получить ответ на этот вопрос, прежде чем… Я тряхнул головой и стиснул кулаки, не дав себе возможности окончательно оформить мысль. Нельзя об этом думать, нельзя! Я не стану слугой Дона, ни за что не стану!
Черный маг внимательно следил за мной.
— Ты сегодня не голоден? — осведомился он наконец, накалывая серебряной вилкой жареный гриб. Я мысленно досчитал до десяти: необходимо успокоиться, срывать зло на колдунах опасно для жизни и здоровья. В конце концов, я нашел в себе силы ответить с ледяным спокойствием:
— Совершенно не голоден. Так где же Белла?
— Спит, — лаконично обронил Дон. Я почувствовал такое облегчение, что на радостях готов был обнять постную служанку, наполнявшую мой бокал сухим красным вином. Голодным я по-прежнему себя не ощущал, но от вина отказываться не стал и сделал мощный глоток. Напиток обдал меня теплой кисловатой волной и взбодрил.
— Проснется она завтра, — добавил Дон меланхолично. — А вот граф не проснется никогда. Кстати, как думаешь сегодня развлекаться?
Я замер с бокалом в руке, не успев вновь поднести его к губам. Осторожно отставил в сторону и хмуро уставился на белую крахмальную скатерть. Макмандр не произвел на меня благоприятного впечатления, но все же при мысли о смерти этого человека я ощутил внутри странную пустоту. Игра со смертью… Было ли это игрой? Больше напоминает самоубийство, и тот факт, что мы с Беллой остались живы, не имеет никакого значения: мы виновны в той же мере, что и граф. Нам просто повезло…
Последний вопрос мага не сразу дошел до моего сознания, и Дон был вынужден повторить громче и настойчивее:
— Ну, так что? Как тебе хотелось бы развлечься этой ночью?
Но я был просто не в состоянии облачить произносимые Доном слова в понятные мне образы. Развлечься? Что значит — развлечься?
— Может быть, казнь одного беглого каторжанина? — полюбопытствовал маг, с видимым удовольствием принимаясь за гренки. — Четвертование…
Я глухо спросил, не поднимая глаз от столешницы:
— А за что посадили этого каторжанина? В чем его вина?
— Кажется, недопустимые речи об императоре, — пожал плечами Дон и отхлебнул из кубка с вишневым соком. — Какая разница?
Я вскинул голову и, криво улыбнувшись, хрипло проговорил:
— Действительно, какая разница? А с чего ты взял, что я хочу смотреть на чью-то казнь? С чего ты взял, что мне интересно наблюдать за процессом умерщвления?
Дон внимательно посмотрел на меня. Я сумел выдержать его взгляд, хотя это было непросто.
— Раньше тебе не приходили в голову подобные вопросы, — заметил маг.
Я закусил губу. В памяти вставали одна за другой чудовищные картины последних дней. Вернее — ночей… ночей, состоящих, увы, не только и не столько из веселых пьянок и страстных объятий с лучшими путанами, но и из смерти, крови, боли… Боли — не моей. И смерти тоже — не моей… Я оставался всего лишь наблюдателем… зрителем… Да как я мог спокойно смотреть на казнь и пытки, ведь я никогда не считал себя особенно жестоким?! Вспыльчивым, насмешливым, эгоистичным — да! Но не жестоким! Смерть графа словно отрезвила меня, я впервые столкнулся с гибелью человека, которого пускай и не знал, но с которым успел пообщаться, поговорить… Макмандр не был для меня безличным объектом подобно любому гладиатору на арене… Только теперь я окончательно осознал, что каждый умерший на моих глазах человек обладал способностью мыслить и чувствовать и, наверное, строил какие-то планы на будущее… А я, я тоже кричал охрипшим от эмоций голосом: «Убей!», когда один из рабов-гладиаторов одерживал победу над другим!.. Я тоже ощущал возбуждение от запаха смерти… Значит, и я — монстр? Значит, и я — убийца? По сравнению с этим все прегрешения предыдущих лет — просто миротворческая миссия! Но смогу ли я жить, постоянно сознавая тот неоспоримый факт, что стал палачом, что на моих собственных руках — несмываемые пятна крови?!
