Я взглянула вниз – взгляд упал на мои ноги, и я вздрогнула, вспомнив о своем джинновом происхождении. Почему я не унаследовала что-то другое, например, способность изменять форму или совершать чудеса?
Глава 4
– Как, вы уже проснулись?! – воскликнула Сарахиль, едва переступив порог моей комнаты.
Обычно она будила меня, чтобы успеть искупать и причесать перед завтраком, но и без того я никогда не спала по утрам особо долго. После отчаянных попыток заснуть накануне вечером и полуночной борьбы с бессонницей я чувствовала себя относительно бодрой: сегодня я смогу узнать больше о путешествии Тамрина в Израиль!
Когда я появилась во внутреннем дворе, Тамрин уже ждал меня, наблюдая за грациозными фламинго, купавшимися в пруду. Где-то в отдалении ворковал скрытый зарослями жасмина удод. Я решила проигнорировать его и, подоткнув под себя несколько подушек, сняла туфли и вытянула, по привычке, вперед ноги. Тамрина я не стеснялась. Тем более что именно он однажды отметил: мои ноги вполне могли быть знаком красоты, раз люди из семейства джиннов рождались такими милыми созданиями. Возможно, в один прекрасный день и я научусь воспринимать их как красивые.
Тамрин, вероятно, поймал мой задумчивый взгляд, направленный на ноги, потому что он кашлянул, чтобы привлечь мое внимание.
– Ковчег Завета, – начал он свой рассказ с того самого места, где остановился накануне, – это деревянный ящик, выстланный золотом внутри, в котором хранятся две каменные таблички – те самые, что израильский бог передал Моисею, а также другие священные предметы. Например, скипетр, принадлежавший брату Моисея, дававший им обоим магическую защиту в то время, когда они, гонимые, оба бежали из Египта. До недавнего времени Ковчег постоянно переносился израильтянами с места на место, пока они путешествовали по разным странам. Но с тех пор, как Иерусалим стал центром жизни иудеев, специально для Ковчега воздвигли искусный тент. В течение многих лет Скиния, как его называли, оставался вместилищем и хранилищем Ковчега – до той поры, когда его окончательно перенесли в храм, к настоящему моменту уже практически отстроенный (исключение составляют незначительные архитектурные, облицовочные и декоративные моменты).
– Неужели тент надежно защищал столь ценные исторические сокровища? Наша страна относительно безопасна в вопросах воровства, но, тем не менее, даже мне приходилось здесь слышать о случаях расхищения храмов, из которых вывозили ценности!
– Ковчег Завета сам по себе уже является для себя защитой, – загадочно ответил Тамрин. – Он наделен силой, которая, как мощное солнце, сжигает тех, кто слишком близко подойдет к нему. Только первосвященники и наичистейшие из всех мужчин и женщин могут приблизиться к Ковчегу. Но даже в этом случае любые возможные их эгоистичные мысли, действия или слова способны привести к опасным последствиям.
– Опасным? Как так? – Я не могла себе представить, как может ящик со священными предметами – сам по себе – представлять собой какую-то опасность!
– Энергия Ковчега столь мощная, что человеку, находящемуся рядом с ним, необходимо пребывать в состоянии внутреннего мира. Любой, кто вынашивает коварные или нечистые мысли, не сможет достичь гармонии с энергией Ковчега. Такое несоответствие может стать для человека фатальным!
Эти слова по-прежнему меня никак не убедили. Поэтому Тамрин продолжил свои объяснения:
– Ковчег хранится в одной из храмовых комнат, которую называют Святой Святых. Перед посещением Ковчега первосвященники и первые жрицы обматывают вокруг своих щиколоток шелковые веревки. Это делается для того, чтобы, если им суждено погибнуть от энергетической дисгармонии с Ковчегом, их тела можно было бы вытащить оттуда без угрозы для жизни других людей.
– Так значит, только первосвященникам и первым жрицам разрешено видеть Ковчег? – переспросила я, втайне надеялась, что однажды и мне удастся хотя бы одним глазком взглянуть на Ковчег Завета.
– Царь Соломон является исключением из этого правила, но в остальном – да, так и есть.
– Ты хочешь сказать, что царь настолько чист, что может приблизиться к Ковчегу Завета?
Тамрин глубоко вздохнул. Его вздох был очень медленным и неторопливым.
– Царь Соломон, – Тамрин потер подбородок и встал, – царь Соломон, без сомнения. – Тамрин взглянул вверх и замолчал в раздумьях.
– Что, Тамрин? Он кто?! – Я тоже вскочила со скамейки и в предвкушении ответа начала подпрыгивать вверх, чтобы встретиться взглядом с глазами рассказчика.
– Балкис, я не могу подобрать слова, чтобы описать его, – наконец произнес он.
Я решила помочь:
– Наверное, он очень умен и привлекателен?
– Он один из мудрейших людей, которых я когда-либо встречал. С самого раннего своего детства Соломон уже разрешал сложнейшие споры взрослых именно благодаря своей мудрости.
– Он так прекрасно выражает свои мысли?
– Слова, словно золотистый мед, текут из его уст, и всякий, кто слушает его, впускает эти слова в самое свое сердце.
– Он физически крепок и привлекателен?
– Наверное, только статуи греческих богов находятся в лучшей физической форме и более привлекательны, чем царь Соломон.
– Уверена, что у него есть какие-нибудь человеческие недостатки! – не удержалась я, чтобы не съязвить.
– Ну, это лишь мои собственные наблюдения от краткой встречи с ним. – Тамрин огляделся вокруг и как бы задумчиво прошептал: – Но что-то в его глазах выдает его одиночество. Сначала мне показалось, что на самом деле так его взгляд отражает скрываемую иронию. Ведь как-никак Соломон – один из самых могущественных и совершеннейших людей в мире! Однако в его глазах проглядывалась такая тоска, как если бы они были лишены чего-то очень важного…
«Надо же! Это так похоже на то, что чувствую я!» – пронеслось в моей голове, но я никогда не отважилась бы произнести это вслух, чтобы Тамрин не подумал, будто я не испытываю благодарности к нему, Сарахиль и всем остальным за то, что они для меня сделали и делают.
Глава 5
И снова я была в его объятьях. Его руки скользили по моей спине; это ощущение было одновременно расслабляющим и возбуждающим. Когда его борода защекотала мои щеки, мы оба рассмеялись: «Ой-ой-ой!» Смех становился громче, и я переставала ощущать его объятья. Я потянулась к нему, но он исчез. А звук смеха усилился…
Эбби перепрыгнула с моей кровати на подоконник. Я натянула одеяла на голову и застонала. Удод вернулся – после пяти дней блаженной утренней тишины. Я уже почти решила приказать кому-то из охранников поймать эту птицу, которую, казалось, совершенно не волновало присутствие Эбби!
