С тихим стоном Ток повалился на колени подле столика, протянул руки. Зубы заболели, когда он начал жевать, к соку мяса примешивался вкус собственной крови. Ток проглотил кусочек, почувствовал, как желудок сжался вокруг него. Усилием воли малазанец заставил себя остановиться, подождать.
Провидец поднялся с кресла, неуклюже подошёл к окну.
– Я выяснил, – проговорило древнее существо, – что смертные армии не способны справиться с угрозой, которая приближается с юга. И вот я отвёл войска и займусь этим врагом собственноручно. – Провидец обернулся и внимательно осмотрел Тока. – Говорят, волки избегают человеческой плоти, если у них есть выбор. Не думай, что я лишён милосердия, Ток Младший. Мясо, что лежит перед тобой, – оленье.
Я знаю, ублюдок. Похоже, у меня не только глаз волчий, но и чутьё тоже. Малазанец взял ещё кусочек.
– Это уже не важно, Провидец.
– Прекрасно. Чувствуешь, как сила возвращается в твоё тело? Я позволил себе исцелить тебя – медленно, чтобы уменьшить травму для духа. Ты мне нравишься, Ток Младший. Хотя мало кто это знает, я могу быть добрейшим господином. – Старик вновь посмотрел в окно.
Ток продолжал есть, чувствуя, как жизнь возвращается к нему, и не сводил взгляда единственного глаза с Провидца. Он прищурился, заметив силу, которая начала собираться в одержимом трупе старика. Холодное оно, это чародейство. Запах льда на ветру – это память, древняя память, но чья?
Комната вдруг поплыла, растворилась перед глазами. Баальджагг… Размашисто бежит вперёд, косится одним глазом налево, туда, где в дюжине шагов идёт госпожа Зависть. Позади трусит огромный Гарат, бока его покрыты шрамами, из которых ещё сочится кипучая, ядовитая кровь – кровь хаоса. Слева от Гарата шагает Тлен. Мечи вычертили новую карту на теле т’лан имасса, расщепили кости, рассекли сухую кожу и мускулы – Ток никогда не видел настолько сильно повреждённого т’лан имасса. Казалось невозможным, что тлен способен стоять, не то что ходить.
Голова Баальджагг не повернулась, чтобы взглянуть на идущих справа сегулехов, но Ток знал, что они там, в том числе и Мок. Волчицей, так же как и самим Током, завладела древняя память, что пробудилась к жизни от запаха, который принёс этот новый, холодный ветер с севера – память, которая заставила её внимательно смотреть на Тлена.
Т’лан имасс поднял голову, замедлил шаг, затем и вовсе остановился. Его спутники тоже замерли. Госпожа Зависть повернулась к Тлену.
– Что это за чародейство, т’лан имасс?
– Ты знаешь не хуже меня, госпожа, – прохрипел Тлен, продолжая принюхиваться. – Неожиданно. Загадка того, кого называют Паннионским Провидцем, усложняется.
– Невообразимый союз, однако похоже, что…
– Похоже, – согласился Тлен.
Взгляд Баальджагг вновь метнулся на север, где на горизонте нарастало неестественное сияние, свет, который перевалил за горы, наполнил долины, потёк дальше. Ветер завыл – ледяной, жестокий.
Воскресшая память… это яггутские чары…
– Ты можешь их одолеть, Тлен? – спросила госпожа Зависть.
Т’лан имасс повернулся к ней.
– Я лишён клана. Ослаблен. Госпожа, если ты не сумеешь их развеять, нам придётся переходить так, а сила чар будет лишь возрастать, чтобы отвратить нас.
На лице госпожи возникло встревоженное выражение. Она нахмурилась, разглядывая сияние на севере.
– К’чейн че’малли… и яггут – вместе. Были прецеденты подобного союза?
– Нет, – ответил Тлен.
Маленький отряд окатил дождь со снегом, быстро переходящий в град. Ток почувствовал жалящие удары шкурой Баальджагг, волчица пригнулась. В следующий миг они двинулись дальше, склонившись против яростного ветра.
Впереди горы покрывались белой, пронизанной зеленоватыми жилками мантией…
…Ток моргнул. Он был в башне, на коленях перед столом с мясом. Провидец стоял к нему спиной, окутанный яггутским чародейством – теперь создание внутри трупа старика стало отчётливо видимым: худой, высокий, безволосый, с зеленоватой кожей. Но нет, не только это. Серые корни обвивали ноги фигуры, сила хаоса уходила вниз через каменный пол, дрожала от боли или экстаза. Яггут использует другую магию, более древнюю, куда более смертоносную, чем Омтоз Феллак.
Провидец повернулся.
– Я… разочарован, Ток Младший. Неужели ты думал, что сможешь потянуться к своей волчьей родне так, чтобы я не узнал? Значит, тот, кто живёт в тебе, готовится к её возрождению.
Тот, кто живёт во мне?
– Увы, – продолжил Провидец, – Звериный Престол пуст – ни ты сам, ни звериный бог в тебе не сравнится со мной в силе. Но даже коли так – я был слеп, ты мог бы и преуспеть, убить меня. Ты врал!
Последнее обвинение он выкрикнул, и Ток вдруг увидел перед собой не старика, но ребёнка.
– Врун! Врун! И за это ты будешь страдать! – Провидец бешено размахивал руками.
Боль охватила Тока Младшего, железными полосами обвила тело, руки, ноги, подбросила его в воздух. Кости треснули. Малазанец закричал.
– На куски! Я тебя разломаю на куски! Но не убью, нет, не сейчас, ещё долго, долго не убью! Ой, смотри, как заизвивался. Да что ты знаешь о настоящей боли, смертный? Ничего. Я тебе покажу, Ток Младший. Я тебя научу… – Провидец вновь взмахнул рукой.
Ток вдруг оказался в абсолютной тьме. Мучительное давление не исчезло, но и не стало сильнее. Хриплое дыхание малазанца отзывалось эхом в тяжёлом, затхлом воздухе. Он – он прогнал меня. Мой бог прогнал меня… и теперь я одинок. По-настоящему одинок…
Что-то шевельнулось рядом, что-то огромное, чешуя царапнула по камню. Ушей Тока коснулось скуление, затем оно стало громче, ближе.
Вопль, затем кожистые руки обхватили малазанца, заключили в удушающие, отчаянные объятья. Прижатый к отвислому, чешуйчатому животу, Ток заметил, что рядом с ним находится два десятка трупов в разных стадиях разложения, все – в жадных объятьях огромных рук рептилии.
Сломанные рёбра тёрлись в груди Тока. Его кожа стала скользкой от крови, но целительная магия, которой его одарил Провидец, работала, медленно сращивала, сплавляла тело – лишь затем, чтобы кости вновь ломались в диких объятьях создания, которое его теперь держало.
В голове зазвучал голос Провидца. Остальные мне наскучили… но тебя я заставлю жить. Ты достоин занять моё место в нежных объятьях мамочки. О, она безумна. Потеряла всякий рассудок, но ещё сохранила искру нужды. И какой нужды. Берегись, не то она пожрёт тебя так же, как пожрала меня – пока я не стал настолько зловонен, что она меня выплюнула. Когда нужда подчиняет себе, она становится ядом, Ток Младший. Она искажает, извращает любовь, и так же она извратит, погубит тебя. Твою плоть. Твой разум. Чувствуешь? Уже начала. О, милый малазанец, чувствуешь?
