– Мы же об этом говорили. Береги парня… или ты передумал, Молоток?
– Да нет же! Я чуть коснулся его – и мой Путь Дэнул отбросило, командир.
Только теперь Скворец заметил восковую бледность на круглом лице целителя.
– Отбросило?
– Да. Такого никогда раньше не бывало. Капитан болен.
– Опухоль? Рак? Говори конкретно, чтоб тебя!
– Ничего такого, сэр. Пока что – но будут и опухоли. Он дыру проел в собственном животе. Это всё из-за того, что он держит внутри. Мне так кажется. Но это не всё – нам нужен Быстрый Бен. Через Парана чары проходят, словно корни дурмана.
– Опонны…
– Нет, Близнецы давно ушли. По пути в Даруджистан… что-то случилось с Параном. Даже не что-то. Много чего. Как бы там ни было, он борется с этими чарами, и это его убивает. Но тут я могу ошибаться, сэр. Нам нужен Быстрый Бен…
– Я тебя услышал. Приставь его к делу, когда вернёмся в Крепь. Только скажи, чтоб действовал тихо. Не стоит лишний раз беспокоить капитана, ему и так непросто.
Молоток нахмурился сильнее.
– Сэр, я о том… Он вообще в силах принять командование над «Мостожогами»?
– Ты меня спрашиваешь? Если хочешь поговорить с Дуджеком о своих сомнениях, твоё право, целитель. Если думаешь, что Паран не справится… ты так думаешь, Молоток?
Тот помолчал, затем вздохнул.
– Да нет, наверное. Он такой же упрямый, как ты… сэр. Худов дух, вы вообще уверены, что не родственники?
– Это наверняка, – отрезал Скворец. – Да средняя полковая псина имеет родословную более благородную и чистую, чем я. Пока оставим всё как есть. Поговори с Беном и Штырём. Выясните, что сможете, про эти тайные чары – если боги опять потянули Парана за ниточки, я хочу знать, кто, а потом уж подумаем зачем.
Молоток сощурился, пристально посмотрел на командира.
– Сэр, во что мы ввязываемся?
– Сам не уверен, целитель, – поморщившись, признался Скворец. Он с ворчанием перенёс вес с больной ноги на здоровую. – Если Опоннова удача будет с нами, мне даже меч обнажать не придётся – командирам же обычно это не нужно, да?
– Если бы вы мне дали время, сэр…
– Потом, Молоток. Позже. Сейчас мне нужно обдумать переговоры. Бруд со своей армией подошёл к Крепи.
– Ясно.
– А капитан твой уже небось гадает, какого Худа и куда ты запропастился. Выметайся отсюда, Молоток. Увидимся после переговоров.
– Слушаюсь, сэр.
Глава третья
Дуджек Однорукий и его армия ждали прибытия Каладана Бруда с союзниками: беспощадными тисте анди, баргастами с дальнего севера, десятком отрядов наёмников и равнинными кочевниками-рхиви. Две силы встретились на ещё не забывшем бойни поле под стенами Крепи. Встретились не для сражения, но для того, чтобы выковать из горечи и ран истории – мир. Ни сам Дуджек, ни даже Бруд – да и никто другой среди легендарных героев, собравшихся там, – не предвидел, с какой силой столкнутся там – не мечи, миры…
Исповедь Артантоса
Пологие выступы исполосовали склоны холмов в лиге к северу от Крепи: ещё свежие шрамы того периода, когда город попытался поглотить степи на границе с равниной Рхиви. С незапамятных времён эти холмы считались у рхиви священными. Фермеры Крепи заплатили за свою дерзость кровью.
Однако земля исцелялась медленно; лишь несколько древних менгиров, каменных кругов и гробниц с плоской крышей остались нетронутыми. Камни и валуны теперь были свалены в бессмысленные каирны
[1]
рядом с террасами, на которых прежде сеяли маис. Всё священное, что было в этих холмах, осталось лишь в мыслях рхиви.
Тем, во что веруем, мы становимся на самом деле.
Мхиби натянула шкуру антилопы на тонкие, костлявые плечи. Новый рисунок боли пролёг этим утром по её телу – свидетельство того, что ребёнок высосал из неё ещё больше сил миновавшей ночью. Старуха говорила себе, что не чувствует обиды – эту нужду нельзя было отбросить, да и мало что было в этом ребёнке естественного. Могучие, бессердечные духи и слепые заклятья сплелись, чтобы выпустить в мир нечто новое, небывалое.
А времени оставалось мало, совсем мало.
Тёмные глаза Мхиби заблестели среди морщин, когда она взглянула на дочь, возившуюся на одной из террас. Материнский инстинкт не ослабевал. Нелепо было проклинать его, гневаться на оковы любви, родившиеся от разделения плоти. Несмотря на все пороки матери, на все нечеловеческие потребности дочери, Мхиби не могла – не хотела – плести сеть ненависти.
Тем не менее увядание тела ослабило дары сердца, за которые она так отчаянно цеплялась. Едва ли сезон тому Мхиби была молодой женщиной, ещё незамужней. Она была горда, не желала принимать полувенки из травы, которые многие юноши оставляли у входа в её шатёр – она ещё не была готова вплести их в собственный венок и, таким образом, вступить в брак.
Рхиви были больным народом – как можно было думать о муже, о семье, когда вокруг бушевала бесконечная, разрушительная война? Она не была слепой, как иные сёстры; она не желала исполнять «благословлённый духами» долг и рожать сыновей, которые лягут в землю под Плугом Жнеца. Её мать читала по костям и владела даром памяти всего народа: знала историю каждого рода до самой Слезы Умирающего Духа. А отец её держал Копьё Войны, сначала против клана Белолицых баргастов, а затем против Малазанской империи.
Она горько тосковала по ним обоим, но понимала, как их гибель и её собственное нежелание принять мужское касание сплелись и сделали её идеальным выбором для духов. Неисчерпаемым сосудом, в который до́лжно поместить две изломанные души – одну из-за пределов смерти и другую, спасённую от смерти древними чарами, две личности, сплетённые в венок. Сосудом, который сможет выкормить такое противоестественное дитя.
Кочевники-рхиви, которые ходили за стадами и не строили стен из камня или кирпича, называли такие сосуды, созданные, чтобы воспользоваться один раз, а затем выбросить, «мхиби», и так она нашла для себя новое имя, а теперь в нём отразилась вся суть её жизни.
Старуха, не набравшаяся мудрости, увядшая, но не прожившая долгих лет, – и от меня ждут, что я наставлю это дитя – это создание, – которое получает каждый утраченный мною сезон, создание, для которого отлучение от груди будет означать мою смерть. Смотри, вот она – играет в обычные детские игры; улыбается, не понимая, что цену за её существование, за рост плачу я.
Мхиби услышала за спиной шаги, а в следующий миг высокая, чернокожая женщина замерла рядом с рхиви. Взгляд раскосых глаз остановился на девочке, которая играла на склоне холма. Ветер прерий бросил ей на лицо прядь длинных чёрных волос. Из-под чернёной кожаной рубахи блеснул чешуйчатый доспех.
