– Странное время, чтобы спать, – ровным тоном произнёс сегулех, выпрямился и отошёл.
В воздухе разлился сладковатый запах жареного мяса. Ток со стоном перекатился на бок, затем медленно сел. Внутри звенело эхо воспоминаний – невыразимая печаль, полуосознанное раскаяние, бесконечно долгий последний вздох. О, боги, только не надо больше видений. Пожалуйста. Малазанец попытался собраться с мыслями, огляделся. Тлен и Баальджагг словно и не шелохнулись: оба стояли неподвижно и смотрели на север с – как вдруг понял Ток – нескрываемым напряжением. И ещё он понял почему.
– Она недалеко, – сказал он. – Быстро приближается.
С наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие; древние, такие древние глаза.
Тлен обернулся.
– Что ты видел, Арал Фэйл? Куда странствовал?
Малазанец неуверенно поднялся на ноги.
– Ох, храни меня Беру, как же я проголодался. Съел бы и сырую антилопу. – Он замолчал, глубоко вздохнул. – Что я видел? Я стал свидетелем смерти Трича, т’лан имасс. Трейка, как его в этих местах называют, Тигра Лета. Где? К северу отсюда. Недалеко. И нет, я не знаю, почему это произошло.
Тлен помолчал, затем просто кивнул и сказал:
– Хэн’ре арал лих’фэйл. Менгир, сердце памяти. – Он резко обернулся, Баальджагг внезапно вскочила, шерсть у неё на загривке поднялась.
Пантера, прихода которой ожидал Ток, наконец явилась: огромная, в два человеческих роста длиной, глаза немногим выше глаз Тока, иссиня-чёрный мех поблёскивает. Пряный запах покатился перед нею, словно мощный выдох, и одиночница начала превращаться, замерцало неверное марево, будто сама тьма проваливалась внутрь себя. Затем перед ними возникла невысокая женщина. Она смотрела на Тлена.
– Здравствуй, брат.
Т’лан имасс медленно кивнул.
– Сестра.
– Ты состарился, – заметила она и грациозно шагнула вперёд.
Баальджагг попятилась.
– Ты – нет.
Улыбка превратила грубоватое лицо в образ удивительной красоты.
– Спасибо, Онос. Я вижу, твоя спутница – смертная волчица-ай.
– Не более смертная, чем ты сама, Килава Онасс.
– Вот как? Побаивается таких, как я, разумеется. Тем не менее прекрасный зверь. – Женщина протянула руку.
Баальджагг подошла ближе.
– Я – имасс, – прошептала женщина. – Да, из плоти и крови. Как и ты. Вспоминаешь?
Огромная волчица опустила голову, подобралась к Килаве, прислонилась плечом к плечу женщины, а та зарылась лицом в шерсть зверя, глубоко вдохнула запах, затем вздохнула.
– Это нежданный дар, – прошептала она.
– И более того, – сказал Ток Младший.
Всё у него внутри перевернулось, когда женщина посмотрела на малазанца: в этом взгляде была такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг понял, что является предметом этой чувственности не больше, чем всякий другой, на кого она обратила свой взор. Вот какими были имассы прежде, до Обряда. Такими бы и остались, если бы, подобно ей, отказались от его силы. В следующий миг глаза женщины сузились.
Ток кивнул.
– Я видела тебя, – сказала Килава. – Ты выглядывал из глаз Трича…
– Из обоих глаз?
Она улыбнулась.
– Нет. Лишь из одного – того, которого у тебя больше нет, смертный. Я хочу знать, что Старший бог задумал… для нас.
Ток покачал головой.
– Я не знаю. Увы, не помню, чтобы мы встречались. Даже на ухо ничего не шепчет.
– Брат Онос, кто этот смертный?
– Я нарёк его Аралом Фэйлом, сестра.
– И дал ему каменное оружие.
– Дал. Непредумышленно.
– Ты – может быть…
– Я никакому богу не служу, – прорычал Тлен.
Её глаза вспыхнули.
– А я служу? Это не наши деяния, Онос! Кто осмелился манипулировать нами? Заклинательницей имассов и Первым Мечом т’лан имассов – вертеть так и сяк! Не побоялся нашего гнева…
– Довольно, – вздохнул Тлен. – Мы с тобой – разные, сестра. Никогда не ходили в ногу. Я направляюсь на Второе Соединение.
Она напоказ презрительно ухмыльнулась.
– Думаешь, я не слышала призыва?
– Но кто призыватель? Ты знаешь, Килава?
– Не знаю и знать не хочу. Я не приду.
Тлен вскинул голову.
– Тогда зачем ты здесь?
– Это моё дело.
Она стремится… возместить. Осознание заполнило мысли Тока, и сейчас он отчётливо понимал, что это знание принадлежит не ему, но Старшему богу, который теперь говорил с ним напрямую. Голос просы́пался в мысли малазанца, словно мелкий песок. Исправить давнее преступление, исцелить старый шрам. Ваши дороги ещё пересекутся. Впрочем, это не важно. Последняя встреча меня беспокоит, но она, скорее всего, произойдёт годы и годы спустя. Ах, я проявляю недостойное нетерпение. Смертный, дети Паннионского Провидца страдают. Ты должен придумать способ освободить их. Это трудно – и невообразимо рискованно, – но мне придется послать тебя в объятья Провидца. Не думаю, что ты меня простишь.
Ток с трудом вывел свой вопрос на первый план мыслей: Освободить? Зачем?
Странный вопрос, смертный. Мной движет сострадание. Подобные деяния приносят невообразимые дары. Видящий Сны показал мне это, и, воистину, сам ты скоро это узришь. О какие дары…
– Сострадание, – проговорил Ток, которого потрясло внезапное исчезновение Старшего бога. Малазанец моргнул, увидел, что Тлен и Килава уставились на него. Лицо женщины побледнело.
– Моей сестре, – сказал Первый Меч, – неведомо сострадание.
Ток пристально посмотрел на немёртвого воина, пытаясь вспомнить, что говорилось прежде – до… богоявления. И не мог вспомнить.
– Брат Онос, ты уже должен был понять, – медленно произнесла Килава, – что всё изменяется. – Женщина вновь окинула взглядом Тока, затем улыбнулась, но уже грустно. – Теперь я уйду…
– Килава. – Тлен шагнул вперёд под лёгкий скрип костей и высохшей кожи. – Обряд, который отрезал тебя от родни, рассечение кровных уз… быть может, Второе Соединение…
Выражение её лица смягчилось.
– Дорогой брат, призывателю нет до меня дела. Моё древнее преступление не смыть. Более того, подозреваю, на Втором Соединении тебя ждёт не то, чего ожидаешь. Но я… благодарю тебя, Онос Т’лэнн, за доброе намерение.
– Я сказал, что… мы не… ходим в ногу, – прошептал немёртвый воин, с трудом выталкивая каждое слово. – Я был зол, сестра, но это старый гнев. Килава…
