Гетол огляделся по сторонам. Бесконечные холмы, безбрежное небо, холодный, мёртвый воздух. Кости. Неповреждённая бровь яггута приподнялась.
– Впрочем, я оценил шутку, Худ. Ха-ха. Тут ты меня подловил. Ха-ха. А теперь мне позволено уползать восвояси. Прочь с твоей службы, на волю. Да будет так.
Яггут открыл свой Путь, всмотрелся в возникший портал, ведущий в холодный, безветренный мир Омтоз Феллака.
– Теперь я тебя знаю, Худ. Я знаю кто – что́ – ты такое. Изысканная ирония – отражение твоей сущности. Интересно, а ты-то сам знаешь, кто я?
Гетол шагнул на Путь. Привычные холодные объятия ослабили боль, огнём терзающую лицо. Отвесные, изломанные ледяные стены по обе стороны озарили путника голубовато-зелёным светом. Яггут остановился и принюхался. Ни смрада имассов, ни признаков вторжения, но разлитое вокруг могущество казалось ослабленным, повреждённым миллионами разломов, порождённых дерзостью т’ланов. Как и сами яггуты, Омтоз Феллак умирал. Медленной мучительной смертью.
– О, дружище, – прошептал Гетол, – скоро нам конец. Мы с тобой падаем… в небытие. Вот простая истина. Дам ли я волю своему гневу? Нет. К тому же одного гнева будет мало. Всегда было мало.
Гетол шёл вперёд меж стен обратившейся в лёд памяти, которая уже начала разлагаться; они придвигались всё ближе, смыкались вокруг яггута.
Расселина возникла неожиданно – глубокий разрез, преградивший ему путь. Снизу поднимался тёпловатый воздух, в котором чувствовался сладкий привкус гниения и болезни. Потемневший, покрытый проталинами лёд по краям разлома пронизывали тёмные жилки. Замерев, Гетол прислушался к своим ощущениям. И присвистнул.
– А ты не сидел сложа руки, верно? Что означает это приглашение? Я – часть этого мира, а ты, чужак, – нет.
Ощерившись, яггут уже было собрался перешагнуть расселину, но резко остановился, медленно повернул голову.
– Я больше не Вестник Худа, – прошептал он. – Меня выбросили. Ущербный слуга. Неприемлемо. А что ты мне скажешь, Скованный?
Но ответа не будет, пока не принято решение, пока не закончится странствие.
Гетол шагнул в разлом.
Яггут с удивлением обнаружил, что Увечный Бог сотворил небольшой шатёр вокруг места своего заточения. Изломанный, поверженный, покрытый кровоточащими ранами, которые никогда не исцелятся, Король Цепей представлял собой истинный лик тщеславия.
Гетол замер перед входом. И громко произнёс:
– Сними завесу – я не собираюсь вползать к тебе на животе.
Шатёр задрожал, затем растаял, являя взору сидящую на влажном глиняном полу фигуру в бесформенной мантии с надвинутым клобуком. Над жаровней между ними поднимался дымок, изуродованная рука потянулась к углям, подгоняя к скрытому в тени капюшона лицу струйки сладковатого дыма.
– Самый, – хрипло сказал Скованный, – самый губительный поцелуй. Твоё неожиданное желание отомстить было… ощутимо, яггут. Твоя вспыльчивость поставила под удар тщательно составленные планы Худа. Ты ведь это понимаешь? Именно это так… разочаровало Владыку Смерти. Его Вестник должен быть покорным. У его Вестника не должно быть ни собственных желаний, ни амбиций. Не очень подходящий… хозяин… для такого яггута, как ты.
Гетол осмотрелся.
– Я чувствую жар снизу. Мы приковали тебя к плоти Огни, привязали к её костям – и ты отравил её.
– Да. Я – гниющий шип в теле богини… который рано или поздно убьёт её. А со смертью Огни погибнет и этот мир. Когда её сердце остынет, иссякнет и живительный поток её даров. Эти цепи нужно разбить, яггут.
– Все миры умрут, – рассмеялся Гетол. – Не я стану слабым звеном в цепи, Увечный бог. Я ведь всё-таки тоже был здесь, когда тебя Сковали.
– Ха, – прохрипело существо, – но ведь ты и есть слабое звено. Всегда был им. Ты думал, что сможешь заслужить доверие Худа, и не смог. И то был не первый провал – нам обоим это известно. Когда твой брат, Готос, призвал тебя…
– Довольно! Уж и не поймёшь, кто из нас увечен.
– Мы оба, яггут. Мы оба.
Бог вновь поднял руку и медленно взмахнул ладонью. В воздухе возникли лакированные деревянные карты, обращённые лицевой стороной к Гетолу.
– Узри, – прошептал Увечный бог, – Дом Цепей…
Единственный зрячий глаз яггута сузился:
– Что́ ты сделал?
– Я больше не останусь в стороне, Гетол. Я… вступлю в игру. И обрати внимание – место Вестника… пустует.
Гетол хмыкнул.
– Не только Вестника.
– О да, это только начало. Любопытно, кто заслужит право стать Королём в моём Доме? В отличие от Худа, я приветствую личные амбиции. Привечаю независимость мысли. И даже поощряю желание отомстить.
– Колода Драконов будет противиться тебе, Скованный. На твой Дом… пойдут войной.
– Так было всегда. Ты говоришь о Колоде как о живом существе, но её создатель обратился в пыль, мы оба это знаем. У неё нет хозяина. Взгляни только на возрождение Дома Теней. Достойный внимания прецедент. Ты нужен мне, Гетол. Я приму твои… изъяны. Все в моём Доме Цепей должны быть увечны – телом или духом. Взгляни на меня, взгляни на это искалеченное, измученное тело: мой Дом – отражение того, что ты видишь перед собой. А теперь обрати свой взор на внешний мир, кошмар боли и поражений и есть основа Владений смертных. Очень скоро, Гетол, у меня будут легионы последователей. Ты в этом сомневаешься?
После долгого молчания яггут наконец проворчал:
– Дом Цепей нашёл себе Вестника. Что прикажешь, повелитель?
– Я просто рехнулся, – пробормотал Мурильо, но всё равно метнул кости. Резные фаланги покатились, подскакивая, затем остановились.
– Сегодня Господин толкает тебя под руку, любезный друг! Увы тебе, однако же не твоему достойнейшему сопернику! – воскликнул Крупп и потянулся за костями. – Ныне Крупп внесёт поправку – решительно удвоит ставку! Ах, изысканная рифма, да ещё и к месту – хо-хо! – Кости подскочили и остановились пустышками вверх. – Ха! Богатства сами идут прямо Круппу в руки – только загребай, великий маг!
Качая головой, Быстрый Бен сгрёб кости.
– Шулеров я навидался всяких – и плохих, и великолепных, – но тебя, Крупп, как ни стараюсь, не могу поймать на горячем.
– Шулеров?! Упасите боги! Этой ночью из всех ночей вселенская милость снизошла на Круппа, её-то вы, злополучные неудачники, и можете засвидетельствовать.
– Вселенская милость? – фыркнул Мурильо. – Это ещё что такое, во имя Худа?
– Эвфемизм для мошенничества, – проворчал Колл. – Делай уже ставку, Бен, я намерен проиграть остатки своего – тяжким трудом заработанного – золота.
– Это всё стол, – сказал Мурильо. – Всё на нём перекашивается, а Крупп умудрился просчитать расклад – даже не думай спорить, индюк толстозадый.
