— Следуй за мной. Нам недалеко.
— В данный момент, — тихо сказал Колл, — я склонен считать иначе.
Он потянулся за мечом и обнажил его.
Рыцарь Смерти высоко поднял голову.
— Скажи мне, Колл из Даруджистана, спишь ли ты?
Даруджиец нахмурился.
— Конечно. Что за…
— Я тоже спал раньше. Должен был спать, верно? Но теперь, я не сплю. Вместо этого, я шагаю. Видишь ли, я не помню, как это — спать. Я не могу вспомнить, на что это похоже.
— Я… Мне очень жаль, что это так.
— Итак, некто, кто не спит… и некто в этой повозке, кто не проснётся. Я уверен, Колл из Даруджистана, что мы понадобимся друг другу. Вскоре. Эта женщина и я.
— Понадобитесь для чего?
— Я не знаю. Пойдём, здесь недалеко.
Колл медленно вернул меч в ножны. Он не мог объяснить себе, почему так поступает; ни на один вопрос он не получил удовлетворительного ответа, и от мысли о защите Худа по коже пробегали мурашки. Тем не менее он кивнул и сказал:
— Один момент, если позволишь. Я должен поднять Мурильо в повозку.
— Ах, да. Правильно. Я бы сделал это сам, но, увы, почему-то не могу снять руки с рукоятей мечей. — Воин помолчал какое-то мгновение, затем промолвил: — Корбал Брош заглянул в меня. Его слова сделали мой разум… неспокойным. Колл из Даруджистана, я думаю, что я мёртв. Мёртв? Я — мёртв?
— Не знаю, — ответил даруджиец, — но… я думаю, да.
— Мёртвые, как говорят, никогда не спят.
Колл хорошо знал эту пословицу — и знал, что происходит она из храма самого Худа. Знал он также и её мрачное окончание.
— «А живые — не живут». Не то, чтобы я понимал смысл.
— Я понимаю, — сказал воин. — Ибо теперь знаю, что утратил то, о чём не ведал, пока обладал им.
Кола сбила с толку эта фраза, и он вздохнул.
— Я, наверное, глуп, чтобы понять твои слова… у тебя есть имя?
— Я уверен, что есть, но забыл его.
— Ладно, — произнёс Колл, наклоняясь над Мурильо и обхватывая его руками. — Боюсь, «Рыцарь Смерти» не сгодится. — Он выпрямился, кряхтя от веса друга. — Ты был джидратом, да? И капанцем — я признал это по бронзовому оттенку кожи, более густому, чем…
— Нет. Я не был джидратом. Не был капанцем. Думаю, я вообще не с этого континента. Я не знаю, как и зачем явился сюда. Я недолго пробыл здесь. Таково желание моего повелителя. Из своего прошлого, я помню только одно.
Колл отнёс Мурильо к задку повозки и уложил на дно.
— И что же?
— Я стоял в огне.
Спустя долгое мгновение Колл громко вздохнул.
— Неприятное воспоминание…
— И была боль. Однако я держался. Боролся. Так мне кажется. Вроде бы я принёс клятву защищать жизнь ребёнка. Но уже не ребёнка. Быть может… я не справился.
— Ладно, нам всё ещё нужно имя для тебя.
— Возможно, имя придёт к тебе со временем, Колл из Даруджистана.
— Обещаю.
— Или, быть может, однажды память полностью возвратится ко мне, а вместе с ней — моё имя.
И если Худ обладает хоть крупицей милосердия, этот день никогда не наступит, друг. Ибо я думаю, твоя жизнь была совсем нелегка. Как и твоя смерть. И похоже, он всё-таки милосерден, поскольку удалил тебя от всего, что ты когда-то знал, ибо, если не ошибаюсь, твои черты, несмотря на странную кожу, выдают в тебе малазанца.
Итковиан переправился на последней барже — уже в свете россыпи крошечных звёзд на небе — вместе со Скаллой Менакис, Остряком и его полосатыми последователями, а также примерно сотней рхиви — по большей части стариков — и их собаками. Животные вздорили меж собой и грызлись в тесноте плоскодонного, лёгкого судна, затем успокоились, когда сумели пробиться к бортам, откуда смотрели на реку всю вторую половину пути.
Псы первыми покинули баржу — как только она причалила к южному берегу. Дико лая, животные помчались в тростники, и Итковиан был рад их уходу. Слушая вполуха, как переругиваются Остряк и Скалла, совсем как муж и жена, которые уже слишком давно знают друг друга, он готовил свою лошадь и ждал, пока спустят сходни. Со слабым интересом Кованый щит смотрел, как старики рхиви отправились вслед за собаками, не обращая внимания на топкий береговой ил и густой тростник.
Низкие, выветренные холмы на этой стороне реки всё ещё хранили лёгкую дымку пыли и навозного дыма, который, точно траурная вуаль, окутывал двадцать тысяч или даже больше армейских шатров. Не считая нескольких сотен пастухов рхиви и стада бхедеринов, которое им было приказано переправить на рассвете, все силы захватчиков находились теперь на паннионской территории.
Никто не мешал высадке. Низкие холмы выглядели безжизненными; их склоны не являли взору ничего, кроме старых следов, оставшихся от осадной армии септарха Кульпата.
Остряк подошёл к Кованому щиту.
— Что-то мне подсказывает, что нам придётся идти по разорённым землям аж до самого Коралла.
— Похоже на то, сударь. Так бы и я поступил на месте Провидца.
— Мне иногда интересно, Бруд и Дуджек вообще догадываются о том, что армия, осадившая Капастан, была лишь одной из, в лучшем случае, трёх — не меньшего размера. И хотя Кульпат, конечно, был очень способным септархом, остальные шестеро достаточно компетентны, чтоб устроить нам неприятности.
Итковиан отвёл взгляд от лагеря и внимательно посмотрел на громадного воина рядом с собой.
— Следует предполагать, что враги готовятся встретить нас. Однако внутри самого Домина последние песчинки в часах уже сыплются вниз.
Смертный меч Трича хмыкнул.
— Знаешь что-то, чего остальные ведать не ведают?
— Не совсем, сударь. Я лишь делаю умозаключения на основании сведений, которые сумел извлечь, наблюдая за армией Кульпата и тенескаури.
— Ну, так делись, что ли?
Итковиан вновь повернулся к югу. Миг спустя он вздохнул.
— Города и правительства суть не что иное, как соцветие растения, стеблем которого является крестьянство; и именно крестьянство, чьи корни скрыты в земле, извлекает из неё необходимые средства существования для всего цветка. Тенескаури, сударь, это выжившее крестьянство Домина, люди, оторванные от земли, деревень, домов и ферм. Производство пищи прекращено, и на этой основе возникает ужас каннибализма. Земля, лежащая перед нами, и впрямь разорена, но не как ответная мера на наше вторжение. Она уже была опустошена некоторое время тому назад, сударь. Таким образом, хотя цветок и хранит огненную яркость красок, по сути, он уже мёртв.
— Сохнет на крюке под полкой Увечного бога?
Итковиан пожал плечами.
