Остальными магами «Мостожогов» тоже особо гордиться не стоило. Перл — тонкопалый напанец, который брил голову и напускал на себя важный вид, утверждая, что обладает глубокими познаниями о Пути Руз.
У Чубука в роду были сэти, и он всячески подчёркивал важность своей родословной тем, что обвешивался бесчисленными амулетами и талисманами этого северного племени из Квон-Тали, хотя сами сэти уже давно фактически исчезли — настолько полно ассимилировались в квонскую культуру и быт. Но всё равно Чубук носил поверх обычной формы романтические сэтийские одеяния, которые, правда, сшила на заказ портниха, работавшая обычно на одну из театральных трупп в Унте. Хватка не знала толком, какой Путь использовал Чубук, поскольку его ритуалы призыва силы обычно длились дольше среднестатистической битвы.
Пальчик заслужил своё имя привычкой отрезать пальцы ног у мёртвых врагов — не важно, сам он их убил или нет. Он выдумал какой-то сушильный порошок, которым обрабатывал трофеи, прежде чем нашить на свой жилет — несло от него, как из склепа в сухую погоду или как из землянки нищего во время дождя. Пальчик утверждал, будто он — некромант и какой-то ужасно неудачный ритуал сделал его сверхчувствительным к призракам — они, мол, теперь ходят за Пальчиком, но если отрезать пальцы на ногах, они теряют равновесие, часто падают, и ему удаётся от них легко оторваться.
Выглядел он и вправду как человек, которого преследуют призраки, но Дымка как-то заметила, что такой вид был бы у всякого, кто нашивает на одежду пальцы мертвецов.
Дорога выдалась трудная. Сидеть привязанной к кворлу, дрожать лигу за лигой под пронизывающими ветрами, всё это выводило из себя, наполняло руки и ноги свинцовой тяжестью. Царившая в горном лесу сырость тоже радости не добавляла. Хватка промёрзла до костей. Дождь и туман продержатся всё утро — солнечного тепла не видать до второй половины дня.
Подошёл Молоток.
— Лейтенант.
Хватка хмуро покосилась на него.
— Как думаешь, о чём они там болтают, целитель?
Молоток посмотрел на магов.
— Беспокоятся они. Из-за кондоров. Они их хорошо рассмотрели в последнее время, и уже мало сомнений, что эти птицы… что угодно, но не обычные птицы.
— Ну, это что угодно, но не новость.
— Ага, — Молоток пожал плечами и добавил: — И ещё я думаю, Парановы вести про Аномандра Рейка и Семя Луны их тоже не успокоили. Если они потеряны, как подозревает капитан, брать Коралл — и свергать Паннионского Провидца — будет куда как труднее.
— В смысле, нас могут просто перебить.
— Ну…
Хватка наконец сосредоточила внимание на целителе.
— Говори уж! — прорычала она.
— Просто предчувствие, лейтенант.
— Ну и?
— Быстрый Бен и капитан. Они что-то своё задумали, между собой договорились. Так мне кажется. Я Бена давно знаю, понимаешь, и хорошо. Соображаю уже, как он работает. Мы ведь тут тайно, так? Передовые части Дуджека. Но для этих двоих это двойной финт — под одним тайным заданием сидит другое, и сомневаюсь, что Однорукий про него хоть что-то знает.
Хватка медленно кивнула.
— А Скворец?
Молоток печально ухмыльнулся.
— Не могу сказать, лейтенант.
— Это только твои подозрения, целитель?
— Нет. Всего прежнего взвода Скворца. Вал. Тротц — треклятый баргаст всё время зубы скалит, а это обычно значит, что он знает, мол, что-то затевается, но толком не знает, что именно, и показать этого не хочет. Если понимаешь, о чём я.
Хватка кивнула. В последнее время Тротц ухмылялся почти непрерывно, когда на него ни посмотри. Жутковатая картина, вне зависимости от объяснений Молотка.
Перед ними возникла Дымка.
Хватка нахмурилась ещё сильнее.
— Прости, лейтенант, — сказала Дымка. — Капитан меня унюхал — не знаю, как, но сумел. Особо подслушать ничего не вышло. Но всё равно, он мне поручил тебе передать, мол, пора готовить взводы.
— Ну, наконец-то, — пробормотала Хватка. — Я уже чуть к земле не примёрзла.
— Так-то оно так, — проговорил Молоток, — но я уже почти соскучился по морантам — тёмный тут лес, ничего не скажешь.
— Зато безлюдный, верно?
Целитель пожал плечами.
— Похоже на то. Но днём нам надо будет неба бояться, а не леса вокруг.
Хватка поднялась.
— Идите за мной, вы двое. Пора поднимать остальных…
Переход к Маурику превратился в гонку, различные подразделения армии Бруда двигались с той скоростью, какую только могли развить, — или, в случае «Серых мечей» и легиона Остряка, с той, какую избрали. В итоге армия растянулась вдоль исхоженного торгового тракта, меж выжженных крестьянских угодий, почти на лигу. «Серые мечи», Легион Трейка и другие отдельные отряды стали фактически арьергардом из-за того, что двигались неспешно.
Итковиан предпочёл остаться в отряде Остряка. Здоровяк-даруджиец и Скалла Менакис рассказывали бесконечные истории из своего общего прошлого, чем развлекали Итковиана, — возмутительностью описываемых событий не меньше, чем расхождениями в воспоминаниях.
Давным-давно Итковиан не позволял себе такого удовольствия. Он стал высоко ценить их общество, в особенности ужасающее презрение к вежливости.
Изредка он подъезжал к «Серым мечам», разговаривал с Кованым щитом и Дестриантом, но неловкость вскоре гнала его прочь — бывший отряд Итковиана начал исцеляться, втягивая в свою ткань новобранцев-тенескаури, которых тренировали и обучали на марше, а также на вечерних стоянках. Чем более сплачивались солдаты, чем больше Итковиан чувствовал себя чужим — и тем больше тосковал по единственной семье, какую знал во взрослой жизни.
Но в то же время они были его наследниками, Итковиан даже позволял себе с некоторой гордостью смотреть на «Серых мечей». Новый Кованый щит приняла титул и всё, что с ним было связано, — впервые Итковиан понял, каким видели его другие в те времена, когда он сам носил это звание. Отстранённым, бескомпромиссным, замкнутым и сдержанным. Суровая фигура, готовая свершить жесточайший суд. Конечно, сам он получал поддержку от Брухалиана и Карнадаса. Но в распоряжении у нового Кованого щита была лишь Дестриант — молодая немногословная капанка, которая и сама совсем недавно являлась новобранцем. Итковиан прекрасно понимал, какой одинокой она должна себя чувствовать, но не мог придумать, как облегчить её бремя. Всякий совет, какой только способен дать Итковиан, исходил бы, по его собственному убеждению, от человека, который подвёл своего бога.
Каждый раз, возвращаясь к Остряку и Скалле, он чувствовал горький привкус бегства.
— Ты во всё вгрызаешься глубже, чем любой другой человек, какого я только знал, — заметил Остряк.
Удивлённо моргая, Итковиан покосился на даруджийца.
