— Нет!
Нет! Всё должно было быть не так!
— Заклинательница, нет нужды так сильно переживать. Творение продолжается. Воплощение твоих желаний ещё возможно — пусть и не в том виде, как ты изначально планировала…
Она его уже не слышала. Отчаяние разъедало душу. Как я сама крала… украли и у меня. Нет здесь никакого преступления, никакой несправедливости. Прими эту истину.
Сила воли Ночной Стужи.
Сочувствие Рваной Снасти.
Преданность Беллурдана.
Радость девочки-рхиви.
Этого было мало. Никто не мог — сам или вместе с другими — простить совершённые поступки, принятые решения, прозвучавшие отказы.
Оставь их. Оставь им всё это и всё, что ещё будет. Серебряная Лиса отвернулась.
— Тогда разыщите её. Идите.
— Ты не пойдёшь с нами? Твой дар ей…
— Идите.
Мой дар ей. Мой дар вам. Все они — один. Великое поражение, неудача, рождённая моими недостатками. Я не стану свидетелем собственного позора — не могу. Мне не хватит на это смелости.
Простите.
Серебряная Лиса пошла прочь.
Краткая жизнь цветка. От семени — стебель, затем — смертоносное цветение, всё за один-единственный день. Ярко-горящий яд, губивший всех, кто подходил слишком близко.
Чудовище.
Духи рхиви — маленький отряд, мужчины, женщины, дети и старики в мехах и шкурах, круглые лица отполированы солнцем и ветром — смотрели вслед Серебряной Лисе. Старейшина, который говорил с ней, не двинулся с места, пока заклинательница не скрылась за выветренной грядой, а затем провёл четырьмя пальцами по глазам — жест печального расставания — и сказал:
— Разведите костёр. Подготовьте лопатку ранага. Мы уже довольно прошли по этой земле, чтобы рассмотреть карту в ней.
— Снова, — вздохнула старуха.
Старейшина пожал плечами.
— Заклинательница приказала, чтобы мы отыскали её мать.
— Она просто вновь убежит от нас. Как убежала от айев. Будто заяц…
— И всё равно. Заклинательница приказала. Мы положим лопатку на огонь. Мы увидим, как на ней проступит карта.
— И почему на этот раз она должна стать правдивой?
Старейшина медленно опустился и прижал ладонь к мягкому мху.
— Почему? Прислушайся к своим чувствам, недоверчивая. Эта земля… — он улыбнулся, — …ожила.
Бежит.
Свободен!
Верхом на душе бога, в мускулах могучего зверя. Верхом на душе…
…вдруг запел от радости. Мох и лишайник под лапами, брызги недавнего дождя на шерсти. Запах богатой, щедрой жизни — мира…
Бежит. Боль уже лишь блёклая память, невнятное воспоминание о клетке из костей, о растущем давлении, о нехватке воздуха.
Запрокинув голову, громогласно завыл — так, что задрожало небо.
Ответный вой вдали.
Всё ближе и ближе.
Тени — серые, бурые и чёрные движущиеся пятна в тундре — текут по холмам, ныряют в неглубокие долины, широкие морены. Айи. Родичи. Дети Баальджагг — Фандереи — призраки памяти, бывшие душами т’лан айев. Баальджагг не отпустила их, удерживала в себе, в своих снах — в безвременном мире, в который Старший бог вдохнул вечную жизнь.
Айи.
Их бог бросил вызов небесам своим звериным голосом, и они явились к нему.
И… она.
Тогг замедлил шаг, поднял голову — айи окружили его, клан за кланом, длинноногие волки тундры…
Она здесь. Она пришла.
Нашла его.
Бежит. Уже совсем рядом. Плечом к плечу с Баальджагг, волчицей, которая так долго несла её раненую, потерянную душу. Баальджагг вернулась к своим родичам — родичам из снов.
Эмоции. Безмерной глубины…
И вот Фандерея бежит бок о бок с ним.
Мысли зверей соприкоснулись. Лишь на миг. Больше ничего. Больше ничего и не нужно было.
Вместе, касаясь друг друга плечами…
Два древних волка. Бог и богиня.
Он смотрел на них, не зная, кто он сам, не ведая, где он, где стал свидетелем их встречи. Смотрел и чувствовал одну лишь нежную радость.
Бегут.
Впереди ждут их троны.
Мхиби вскинула голову, тело её одеревенело, она начала извиваться, вырываться. Хоть он и был невысоким, но сумел её удержать.
— Это волки, девочка. Нам нечего бояться.
«Нечего бояться». Ложь. Они охотились за мной. Находили снова и снова. Гнались за мной по этой пустой земле. А теперь, слушай, они вновь пришли. А у даруджийца нет даже ножа.
— Что-то там, впереди, — пропыхтел Крупп, перехватывая её тело в неуклюжих объятиях, сгибаясь под её весом. — Легче было, — выдохнул он, — когда ты была старухой! Теперь, если б нашла в себе волю, могла бы меня повалить — нет! Сама могла бы меня нести!
Волю. Нужно лишь найти в себе волю? Чтобы вырваться? Убежать?
Куда бежать?
— Девочка, услышь слова Круппа! Он тебя умоляет! Этот… этот мир — более не сон Круппа! Понимаешь? Он должен перейти от меня. Должен перейти к другому!
Они карабкались по пологому склону.
Волки выли позади — всё ближе и ближе.
Брось меня.
— О, дражайшая Мхиби, столь уместно названная! Ныне ты воистину — сосуд! Внутрь, в себя — прими от меня этот сон. Позволь ему наполнить твой дух. Крупп должен передать его тебе — понимаешь?
Волю.
Вдруг она вывернулась, ткнула локтем в живот Круппу. Тот ахнул, согнулся. Мхиби вырвалась из его объятий, вспрыгнула на ноги…
Позади них — десятки тысяч волков. Ринулись к ней. Впереди — вожаки, два гигантских зверя, сиявших ослепительной силой.
Мхиби вскрикнулся, развернулась.
Перед ней раскинулась неглубокая долина. В ней — низкая, длинная хижина из выгнутых костей и шкур, связанных пеньковой верёвкой, вход открыт.
А рядом, на холмике, стоит отряд рхиви.
Мхиби, спотыкаясь, подбежала к ним.
Вдруг волки оказались со всех сторон, завертелись безумным, диким колесом вокруг хижины. Не обращая внимания на рхиви. Не обращая внимания на неё.
Протяжно стеная, Крупп с нескольких попыток сумел встать на ноги. Пошатываясь, подошёл к ней. Мхиби непонимающе смотрела на него.
