— Она оцарапала себя…
— Она не способна рукой пошевелить, друг. И смотри, ногти чистые. Это не она себя поранила.
— Тогда кто? Я был здесь всё время. Даже старуха рхиви не приходила с того времени, когда я на неё последний раз смотрел, — и тогда никаких царапин не было.
— Вот я и говорю, здесь кроется какая-то тайна…
— Колл, мне это не нравится. Кошмары… могут они быть реальными? Что бы ни преследовало её в снах — может оно причинить ей физический вред?
— Мы видим тому подтверждение…
— Да, хоть я с трудом верю своим глазам. Колл, так не может продолжаться.
— Согласен, Мурильо. При первой же возможности в Капастане…
— Самой первой. Давай переведём повозку к передовому отряду — чем быстрей доберёмся до улиц города, тем лучше.
— Как скажешь.
Глава двадцатая
Это очень древняя история. Два бога из времён прежде людей, прежде мужчин и женщин. Тоска, и любовь, и утрата; звери, обречённые блуждать из века в век.
История о нравах, рассказанная безо всякой конечной цели. Значение её, любезные читатели, лежит не в тёплом, душевном утешении развязки, но во всём, что только есть недостижимого в этом мире.
Кто мог бы предвидеть такой исход?
Сильбарата.
Зимняя любовь
Обширный дворец уходил далеко в глубь скалы. Моря, рождённые к востоку от залива, били в выщербленные утёсы, рассыпались брызгами, от которых темнел камень. Зазубренные скалы резко обрывались, уходя в чернильные глубины Коралловой бухты. Городская гавань представляла собой узкую, извилистую расселину в подветренной стороне утёса, бездонный подводный каньон, который практически рассекал город надвое. В этом порту не было ни доков, ни пристаней. На крутых каменных уступах высекли длинные узкие причалы, к которым вели деревянные мостки. На верхней кромке прилива в скалу были вделаны причальные кольца. Широкие, толстые канаты тянулись на высоте двух мачт океанского торгового судна, паутиной оплели весь залив от устья гавани до самого края. Поскольку ни один лот не смог бы достичь дна этого фьорда, а у берега пришвартоваться было невозможно, якоря приходилось забрасывать вверх. В лачугах на паутине канатов жили с жёнами и детьми так называемые «люди-кошки», почти отдельное племя портовых рабочих, единственным ремеслом которых было поднимать якоря и закреплять тросы. И это ремесло они превратили в настоящее искусство.
С нависшей над морем зубчатой стены дворца их хибары из плавника и лачуги с крышами из тюленьей кожи напоминали россыпь коричневатых камней и морского мусора в сети канатов, которые с расстояния казались тонкими нитями. Ни души среди жалких строений. Ни дымка из покосившихся труб над крышами. Будь у Тока Младшего орлиный глаз, он разглядел бы просоленные, высушенные тела, которые тут и там застряли в сети канатов. Теперь же он мог лишь принять на веру слова провидомина, который утверждал, что эти маленькие грязные кляксы на самом деле — трупы.
Торговые корабли больше не приходили в Коралл. «Люди-кошки» умерли от голода. Все — мужчины, женщины, дети… Легендарный, неповторимый народ этого города вымер.
Безымянный воин-жрец сообщил об этом отрешённым тоном, но Ток ощутил затаённое чувство в его словах. Могучий солдат стоял совсем рядом, держал Тока за левую руку повыше локтя. Чтобы не дать пленнику спрыгнуть со скалы. Чтобы он продолжал стоять прямо. Одно быстро переросло в другое. Освобождение от хватки Матроны было временным. В изломанном теле малазанца не осталось сил. Мышцы атрофировались. Искривлённые кости и раздавленные суставы придавали его телу гибкость сухого дерева. В лёгких скопилась жидкость, отчего каждый вдох сопровождался хрипом, а выдох — клёкотом.
Провидец хотел, чтобы Ток увидел. Коралл. Дворец-крепость, на который часто нападали военные корабли Элингарта и пираты, — но никто не сумел взять. Мощный кордон магов, тысяча с лишним охотников К’елль, элитные войска главной армии Домина. Поражения на севере не слишком заботили Провидца. Он мог сдать Сетту, Лест и Маурик, позволить захватчикам проделать долгий, изнурительный путь по выжженным землям, где враги Домина не найдут ни еды, ни воды, ибо даже колодцы там отравлены. Что до врагов на юге, то их продвижение теперь должна была замедлить широкая полоса бушующего моря — моря, которое Провидец наполнил ледяными горами. Так или иначе, а на дальнем берегу не было кораблей. Путешествие на западный конец Ортналова Разреза заняло бы не один месяц. Разумеется, т’лан имассы могли пересечь море как рождённая волнами пыль. Но им всё время пришлось бы бороться с яростными течениями, тянувшими пыль в глубину холодных потоков, глубинных рек, бегущих на восток, в океан.
«Провидец весьма доволен», — сказал безымянный провидомин. Настолько, что даровал Току эту краткую милость — миг свободы от рук Матроны.
Прохладный солёный ветер бил в лицо, трепал длинные, грязные, нечёсаные волосы малазанца. От его одежды остались лишь покрытые коркой грязи лохмотья, так что провидомин отдал ему свой плащ, в который Ток завернулся, словно в одеяло. Этот жест заставил малазанца подумать, что стоящий рядом с ним солдат не до конца лишился человечности.
От такого открытия слезились глаза.
К Току возвращалась ясность мысли, чему немало помог подробный рассказ провидомина о битвах на юге. Возможно, это было последнее, крайне убедительное наваждение безумия, но Ток всё равно ухватился за него. Он смотрел на юг, через вспененное ветрами море. Гористый берег с другой стороны был едва виден.
Они уже наверняка добрались туда. Стоят, наверное, точно так же на берегу, смотрят в его сторону, на морской простор между ними. Баальджагг не запугаешь. Богиня скрывается в ней, гонит дальше, вперёд и вперёд — чтобы найти своего супруга.
Который прячется во мне. Мы странствовали бок о бок, ничего не зная о секретах, которые таятся в нас. О, какая насмешка судьбы…
И может статься, что Тлен не сдастся. Время и расстояние ничего не значат для т’лан имассов. Несомненно, это справедливо и для троих сегулехов — им всё ещё нужно доставить весть. Приглашение на войну от своего народа.
Но госпожа Зависть…
Любительница приключений, соблазнившаяся счастливым случаем, — вот уж она наверняка разозлилась. Это было понятно из рассказа провидомина. Ток поправился — точнее будет «возмущена». До такой степени, чтобы вспыхнул гнев, но не глубинный, не выстраданный. Она не из тех, кто будет беречь, раздувать тлеющие угольки мести. Смысл её существования — развлечения, случайные прихоти.
Госпожа Зависть и, вероятно, раненный, страдающий пёс Гарат, сейчас, наверное, уже повернули назад. Устав от охоты, они не станут преследовать — не через бурное море, не по сверкающим, огромным глыбам льда на волнах.
Ток приказал себе не разочаровываться, но эта мысль вызвала острый укол боли. Он скучал по ней: не как по женщине — по крайней мере, не только так. Нет, по тому бессмертному облику, который она представляет. По тому невесомому, озорному блеску в её тысячелетнем взгляде. Я ведь дразнил её… плясал вокруг да около этой природы… заставил топнуть ножкой и нахмуриться. Так, как могут лишь бессмертные при виде такой невероятной насмешки. Я провернул нож. Боги, неужели я и вправду был таким дерзким?
