Но затем я похолодела. Мой символ принадлежности клану остался у Ивара! Я сама отдала ему пулю на хранение и не успела вернуть обратно. И осталась без самого главного доказательства.
Виктор схватил меня за руку и показал обожженное запястье постовому.
– Вот смотри. Первая категория социально опасных. Пометь, чтобы не снимали. Очень агрессивная.
Тот кивнул и черкнул что-то в журнале. План Виктора все больше поражал коварством. Я выдернула руку и обругала его самыми последними словами.
– Агрессивная и очень изворотливая, – с полуулыбкой заметил Виктор. – Втроем еле заломали. Только с браслетом и ослабла.
Постовой невольным жестом коснулся свободной рукой пистолета на поясе. Поверил в опасность. Была б возможность, я бы разорвала Виктору глотку зубами – настолько мощный порыв ненависти испытала. Но что могла сделать в тот момент? Верзилы стояли по бокам, а от моего молчания зависела жизнь других людей.
– Имя? – вернулся к делу постовой.
– Настоящее имя вряд ли скажет. Пометь как Маша Иванова, – еще больше обнажил мелкие желтые зубы лекхе.
– Серьезно? – фыркнул постовой. – У нас уже тридцать Маш Ивановых поступило.
Я поникла. Оставалось уповать лишь на Ивара. Я уцепилась за эту мысль, как за спасательный круг. Он излечится, найдет меня и вытащит отсюда. Ведь отыскал каким-то чудом в прошлый раз в клане охотников. Успел в самый последний момент. Но все-таки успел. Сможет и теперь. Надо просто верить в это. И каким-то образом дождаться его появления… выжить на вражеской территории…
– Запиши-запиши, что Иванова, – протянул Виктор, отмахиваясь от моих протестов. – Будет тридцать первая. Кому какая разница?
Теперь я поняла, что он имел в виду, когда утверждал, что меня тут никто не найдет. Под чужим именем, да еще настолько распространенным, я стану просто песчинкой в горе песка. Одной из тысяч многих. Даже если след приведет Ивара сюда, он будет искать Киру. Но по документам Киры нет…
Вот теперь нахлынула паника. Я почувствовала, как закружилась голова, и оглушительно загрохотало сердце. Бежать? Как? Через эти стены? Чтобы меня застрелили, а потом уже начали разбираться, за что и почему? Продолжать надеяться на чудо? Так может пройти не месяц и не два прежде, чем повезет. И повезет ли?
Больше всего на свете я захотела вернуться обратно к папе. Спрятаться в своей комнате и никуда из нее не выходить. Позиция Милы, которая так же заперлась в поселении, стала вдруг близка и понятна. Я не готова, я не заслужила, я просто не хочу!
Тем временем, постовой закончил записи, выдвинул верхний ящик стола, достал стопку каких-то квитков. Отложил один, остальные убрал на место. На квадратике бумаги черкнул что-то и вручил Виктору.
– Загляни в бухгалтерию, получишь расчет по тарифу.
Тот сграбастал подачку и скорчил жалобную мину.
– Мне бы еще желтый билет продлить… срок истекает…
– Это не ко мне. К начальству, – отрезал постовой и снял трубку телефона.
По коротким фразам я поняла, что вот-вот появится сопровождающий для меня. Повернулась к Виктору и из последних сил пронзила его ледяным высокомерным взглядом. Не хотелось, чтобы он видел, как меня уведут напуганной и сломленной.
– Вижу, тобой тут не особо дорожат, несмотря на все заслуги, – наигранно рассмеялась я в ненавистное лицо. – Служи-служи, собака. Может, желтый билетик и продлят. А может, и пинка под зад отвесят.
Лекхе покраснел, потом побледнел. Казалось, он бросится на меня с кулаками, но тут дверь со стороны двора распахнулась, и появился еще один мужчина в униформе. Постовой кивком указал на меня. Я ожидала, что руки закуют в наручники, но сопровождающий лишь знаком показал выходить наружу. С высоко поднятой головой, на подгибавшихся и дрожащих ногах я сделала несколько шагов. Дверь за спиной захлопнулась, отделяя от Виктора. Навсегда ли? Я поклялась, что при следующей встрече убью его своими руками. Так и будет. Жорж стал первым, но не последним. Или я – не дочь своего отца.
Прожекторы ярко овещали территорию не только с внешней стороны, но и внутри периметра. Покатые крыши длинных двухэтажных строений с узкими окнами казались облитыми серебром в лучах света. Одно, второе, третье… сколько их тут? Между ними я заметила натянутые веревки с бельем, но не углядела ни единой живой души. Бараки? А государственный флаг у входа вон в тот «белый дом» – явный признак административного корпуса.
Охранник толкнул в плечо, заставляя изменить направление движения, и повел к одиноко примостившемуся бетонному зданию, серому и безликому. Я невольно замедлила шаг, пытаясь определить его назначение. Карцер? Морг? От страха какие только мысли не лезли в голову.
Санитарный пункт. Я прочла это на табличке у дверей. Приободрилась – боль в руке пока отходила на второй план по сравнению с проблемами адаптации, но я знала, что ночью рана даст о себе знать. Обработка и лечение бы ей не помешали. А может, удастся уговорить снять браслет и продемонстрировать отличие от лекхе?
В помещении стоял невыносимый запах хлорки. Меня снова передали из рук в руки, сопроводив короткими пояснениями. Хмурый мужик в брезентовом фартуке, повязанном поверх свитера с высоким горлом, походил скорее на мясника. Он выдвинул из подсобки металлический бак и снял крышку.
– Раздевайся. Все вещи сюда.
Я уставилась на него как на полоумного. Оглянулась – провожатый с каменным лицом встал у дверей и положил руку на дубинку, укрепленную на поясе.
– Я не буду раздеваться. Немедленно позовите кого-нибудь из администрации! Я хочу с ними поговорить!
Мясник окинул меня тяжелым взглядом.
– Ты в первый раз, что ли? Я повторять не буду. Раздевайся, – он натянул по локоть толстые резиновые перчатки, словно собирался чистить отхожее место.
– Но я – не лекхе! Вы совершаете ошибку!
Тяжелые ботинки громыхнули по полу, когда мужик шагнул ближе. Похоже, к моей просьбе никто не собирался прислушиваться.
– Если мои вещи необходимо проверить, то можно, чтобы это сделала хотя бы женщина? – попробовала защититься я.
– Проверить? Это все мы сожжем, – мужик с треском вытряхнул меня из кофты.
Охранник тоже подступил, готовый помочь в случае дальнейшего сопротивления. При мысли о том, что сейчас начнут щупать грубые мужские руки, меня передернуло.
– Хорошо! – отскочила я. – Сама! Все сама сделаю!
Под взглядом двух пар глаз пришлось раздеться. Я демонстративно кинула в бак платье, колготки, обувь и поежилась, оставшись в одном белье. Старалась напомнить себе, что пока ничего страшного не происходит. Они же при исполнении, значит, не могут нарушать должностные инструкции.
– Чего встала? – грубо окрикнул мужик в фартуке. – Не тяни время.
Я сглотнула. Намек, конечно, поняла, но раздеваться догола было унизительно. Неужели они сами не видят, что на мне надето дорогое белье? Эти кружева стоили Ивару немалых денег. Разве лекхе носят такое? Я одернула себя. Может, работники гетто и не понимают, что оно дорогое? Отрешенные взгляды, механические движения – они просто выполняют свою работу и хотят справиться с ней побыстрее.
