– Налей, батюшка, на копеечку, – просит Варвара.
– Архиерейский квасок, на меду, – ласково говорит послушник. – Такого, как у нас, нигде не сыщете.
Варвара видит, как люди с разных концов устремились на площадь к собору. Странников как ветром сдуло с лужайки. Безногий нищий на тележке мчится, петляя между бегущими.
Из дверей собора выходят священники. Несут большую икону.
– Вишь, Палашка, – говорит Варвара. – Батюшка старшой вышел. Должно, крестный ход будя, поглядим…
– Война открылася, – объясняет послушник. – Государев манифест читают.
– Матерь Божия, спаси и сохрани! – крестится Варвара. – С туркой, что ли, война?
– С германцем.
Вся площадь запружена людьми. Толпа слушает в напряженном молчании. Всхлипывают бабы, крестятся старики.
На ступенях собора белобородый архиерей в очках читает манифест:
– …В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага. С глубокою верою в правоту нашего дела и смиренным упованием на всемогущий промысел, мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение. Дан в Санкт-Петербурге в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, царствования же нашего двадцатое. Николай…
Архиерей дрожащей рукой снимает очки, лицо его залито слезами. Дьякон поднимает орарь, громовой голос летит над площадью:
– Спаси, Господи, люди твоя…
Толпа валится на колени.
– …Победы над супротивныя даруя…
Появляется трехцветный флаг. Немолодой господин в пенсне взбегает по ступенькам, размахивая флагом перед толпой.
Как только смолкает молитва, раздаются крики:
– Бей немца!
– Да здравствует Россия!
– С нами Бог! За Русь святую!
– Государю императору ура!
“Ура!” подхватывает вся площадь. Где-то запели гимн. Низкий голос дьякона вплетается в хор:
Царствуй на страх врагам,
Царь православный…
По дороге идет сильно поредевшая толпа богомольцев. Варвару обгоняет телега с мужиками. Один из них лежит, подпирая голову рукой. Варвара узнала Александра.
– Вишь, бабенка знакомая! – засмеялся Александр. – Все грехи отмолила? А я, вишь, пострадать хотел, святости набраться, ан не вышло, загулял я с ими, злодеями…
Варвара молча шагает за телегой.
– А пойду-ка я лучше на войну, – рассуждает Александр, ни к кому не обращаясь. – Може, и я на чего-нибудь сгожуся. Авось завалю германца, какой пожиже.
– Он тебе живо обротаеть…
– И на колбасу!
Мужики хохочут. Александр улыбается Варваре:
– Тоже не худо. Обратно сказать – кому я нужон? Невелик убыток… А тама я еще кренделей-то наваляю, пущай ружье дадуть.
Дорога раздваивается, телега сворачивает в одну сторону, Варвара – в другую. Александр спрыгивает на землю, подхватив котомку.
– Ну вас, ребяты, надоели! Чай-сахар!
И бегом догоняет Варвару.
– Ай не признала? А я вот он – человек Сашка, на ём сермяжка, на пузе мочало, не сказать сначала? С тобой пойду.
– Пьянай, что ль?
– Обязательно пьяный! В самый раз успел! Вина теперя не велено давать через энту войну, в кабаке свечами торговать будуть.
– Брешешь! – удивилась Варвара.
– Царь-то дюже хитрый. Немец-то пивом нальется, а мы насухую воевать будем. Тверезые мы куды свирепей…
Начинается дождь. Варвара вытаскивает девочку из пехтеря, берет на руки.
– Сейчас как вдарить! – озабоченно говорит Александр. – Дунем-ка прямоходом, версты на три ближе выйдеть…
Дождь льет как из ведра. Посадив на плечи Палашку, Александр бежит через поле и орет:
– Кому девчурку-снегурку, налетай – подешевела! Бежим до рынку, просим полтинку, кто дасть пятак, отдам за так!
В заброшенной риге Варвара с Палашкой сидят, зарывшись в солому, в уголке, куда не достает вода. Воротина валяется на земле, в зияющий проем далеко видно поле, буераки, ракиты у ручья, дрожащие под дождем.
Александр стоит на глиняном току под навесом, строгает палку.
Он заходит в ригу. На земле рядом с его котомкой стоит початая бутылка, разложены хлеб, груши, пучок луку.
С удивлением Варвара замечает, что по лицу его текут слезы.
– Ты чего? – с опаской спрашивает она.
Он отрывается от палки, застывает, глядя на дождь.
– …Вспомню, как она тама стоить у креста. А сыночка родимого стучать-приколачивають, железо ему в белые ножки загоняють… Ну, как же ей на энто глядеть! Она ж баба, хоть и Богородица…
Мерно шумит дождь, поле подернулось дымкой.
– В монастыре у нас, в Лебедяни, как зачнуть акафист “Всех скорбящих Радосте”, так слезми-то и обольюся. Слова-то какие жалостныя! “Странники и пришельцы все есмы на земли сей по глаголу апостолову: беды от врагов, беды от сродник, беды от лжебратии терпяще в лишениях многих и скорбех”…
Он улыбается виновато, утирая слезы.
– Чего ж ты так сокрушаешься? – растерянно говорит Варвара.
– Помру скоро. Знаменье была… чухонец мертвый приходил…
– Отчего это?
– Дак зарезал я его… – Он вздыхает: – Да ты не пужайся! Со слободскими подралися из-за девок. Как он зачал меня валять, чухонец энтот, бутылку мне об темечку всю изломал… Гляди, говорить, кончать тебе буду. А я лежу, склянку подобрал от бутылки. Как он размахнул, я ее и высунул… Посадили мене в острог натурально. Жилу спальную я ему нарушил, он скрозь и истек… Расстреляйте мене, говорю, самой страшной казнью, пострадать хочу на каторгу за грех свой. А судья тамошный как рявкнеть! Голос у его жестокий, в пот бросаеть. Куды, говорить, юрода такого на каторгу? И в монастырь на покаянию определил…
Варвара осторожно укладывает задремавшую Палашку, прикрывает ее платком. Александр пьет, протягивает Варваре грушу:
– Гляди, дуля какая налитая… А монастырское житие мне дюже по сердцу пришлася. Прижился я тама, как кот за печкей. Ночью колокол зыкнеть, сейчас сигай с лавки поклоны бить. Собрался послужить царю небесному, хотел посхимиться… А не взошел.
– Почто?
– Тоска заела, беда! Сижу в келейке-то, не удавиться ли, думаю. Гляжу – в окошке девка идеть, наша, воронежская, к отцу Нифонту, к старцу нашему. Идеть она, значить, ножкими толстыми загребаеть, как гуска… Вспомнил я, как отец игумен изъяснял: баба, мол, покоище змеино, дьяволов увет. А в груди – чисто мед потек. Врешь, думаю, того быть не можеть, чтоб сласть такую и на погибель Господь наслал…
