– Откуда?
Опорожнив бутылку, Крюков взял куртку, выключил вентилятор.
– Карина, я ушел, – сказал он кому-то в коридор.
На бульваре он отпер машину.
– Спешишь? А то поехали со мной в одно место.
– Куда?
– Книжки продаются. Взглянуть надо.
– Мне в институт, – сказал Петя.
– А я тебя потом подброшу.
В машине Петя вынул из сумки пластинку Pink Floyd в ярком конверте. Осторожно, держа за ребра, Крюков осмотрел ее с обеих сторон.
– Игранная.
– Раза два, может.
– Зачем продаешь? Хороший диск.
– Деньги нужны.
– Могу дать в долг.
Петя покачал головой. Крюков спрятал пластинку, отсчитал деньги. Он не спеша закурил, достал очки, натянул перчатки с прорезями для пальцев.
– С Богом.
И тронул.
На заднем сиденье лежала книжка, Петя полистал. Артур Шопенгауэр “Свобода воли и основы морали”.
– Читал?
– Нет.
– Зря. Умнейший мужик. Между прочим, очень любил животных.
Петя не знал, что сказать.
– Это теперь общества всякие, – помолчав, заговорил Крюков. – А раньше как? Дал собаке дубиной по зубам – никто тебе ничего не скажет. На то она и собака. Дураки были. А он сам дошел, что у зверей душа есть, и доказал. Тут все и спохватились.
– Не скучно?
– Что значит – скучно? – внушительно сказал Крюков. – Это же бессмысленное понятие. Согласен?
Петя подумал и не согласился.
Квартира была голая, разоренная, с окнами без занавесок, со снятой люстрой. Крюков копался в книгах, сваленных грудой в нише, где, наверное, стояла кровать – шкура лежала на полу, искусственные гвоздики торчали в вазе на туалетном столике. Немолодая полная тетка в нейлоновом халате кормила малыша лет двух.
– Нам главное – скорее, а то мы и так очень задержались. Дочка звонила, говорит: бог с ним, лучше потеряем, только бы скорее уже. Она в Одессе теперь, муж у ней капитан, очень хороший. Тоже торопит нас, а мы все никак, сил уже нет. А выкидывать жалко, может, пригодится кому. А в магазин я таскать не могу, Кирюшу не с кем оставить. Мы уже и билеты заказали.
Петя читал, присев на подоконник.
– А хозяин не явится потом за книжками? – поинтересовался Крюков.
– У нас все по закону, – с удовольствием сказала тетка, – я вам выписку могу показать. Все по суду, каждая вещь и каждая книжка зафиксирована. Никакой он не хозяин. Это кто же вам такую глупость сказал?
– Мне все равно, – сказал Крюков. – Я на всякий случай. Ты нашел чего-нибудь?
– Андерсена двухтомник, – показал Петя.
– Я сама двадцать семь лет бухгалтером проработала в министерстве, а муж у меня полковник, в семьдесят четвертом году от рака желудка умер. Мы чужого ни тряпки не возьмем…
Крюков поднялся:
– Ничем я вас обрадовать не могу. У вас тут все – собрания, вещь ходовая, но у меня интересы другие. Хотите – пришлю вам одного. Он все заберет. Только много вы на этом не заработаете. А за Бунина и Андерсена – получите.
Он достал бумажник, взял деньги у Пети.
– Погоди, Кирюша, не плюйся. – Сунув малышу пустышку, она пересчитала и замялась: – Маловато…
– Я гляжу, вы не промах, мамаша, – спокойно усмехнулся Крюков. – Но и мы не жулики. Мне ваш телефон Мария Григорьевна давала. Она вам родственница?
Странный скрипучий крик донесся из глубины квартиры. Женщина встрепенулась.
– Я же ничего не понимаю… Я бы взяла Кирюшу да уехала, – бормотала она. – А кто его знает, приедем, а скажут: денег мало, куда глядела? И попугай еще. Не знаете, куда попугая девать? Они сказали, он больших денег стоит…
– Живой?
– Поехали, Крюков! – взмолился Петя.
Но тот уже шел за ней по коридору, перешагивая через картонные ящики.
На кухне на отдельном столике в высокой металлической клетке сидел большой ярко-зеленый попугай и грыз семечки.
Крюков даже в лице изменился.
– Откуда же такой?
– Все по суду, можете не тревожиться…
– Откуда он родом?
– Из-за границы, – отвечала она сердито.
Крюков смотрел как зачарованный.
– Разговаривает?
– Кто его знает… Орет вот так.
Словно поняв, попугай пронзительно закричал так, что все вздрогнули. Из комнаты ему ответил малыш, женщина убежала и вернулась с ребенком на руках.
– Ты моя радость! – говорил попугаю Крюков, просунув между прутьев палец и пытаясь его погладить. – Ты меня ждал?
Входная дверь института была заперта. Петя приник к теплому стеклу, но ничего не разглядел. Крюков в машине беседовал с попугаем.
Петя топтался у фасада, обросшего лесами, как вдруг хлопнула угловая полуподвальная дверь, и маляр в заляпанной робе и пилотке из газеты вылез с ведром, щурясь на белый свет.
В вестибюле, тесном от наставленных козел, ведер и краскопультов, вахтер со смаком хлебал чай. Петин вежливый вопрос вызвал у него мрачное оживление.
– Очухался! – сказал он. – Ты бы еще ночью явился.
Двое маляров переодевались. Бестолково складывался день. И Петя собрался с духом.
– Меня просто в военкомат вызывали, потому что сестренка заболела, а родственники приехали из Ростова. Я на минутку, отец, узнаю только…
Недолго думая, Петя сунул ему рубль.
– В учебной части была, – после некоторого раздумья с презрением сказал вахтер. Но рубль взял.
Однако ни в учебной части, ни в деканате никого не оказалось. В одиночестве Петя носился по лестницам и понапрасну дергал двери. Он уже спускался, когда донесся слабый стрекот машинки.
– Где списки, не знаете? – спросил он спину в кофточке.
Женщина, смеясь, обернулась, прикрыла телефонную трубку и сказала:
– Закрой двери.
Пришлось гулять по коридору. Как только машинка застучала, он опять сунулся в дверь:
– Извините…
Она не слышала. Пальцы ее бегали без остановки. Машинка была старенькая, громоздкая, стол ходил ходуном. Наконец она стала менять лист.
– Не подскажете, где узнать? Списки сняли из-за ремонта, а завтра выходной, что же мне, до понедельника теперь? Я в третьем потоке сдавал, Карташов моя фамилия. А на мандатной комиссии…
Опять зазвонил телефон, и Петя покорно вышел в коридор и прикрыл дверь. С лестницы на него смотрел вахтер.
