— Они самые.
Я молча покачала головой, все еще не в силах поверить, что он показал мне это место. Действительно — подрывник-профессионал. Не то, что бы я не верила…
Металлические баки с алюминиевой пудрой, мешки с селитрой; на всем предупреждающие желтые знаки с черными символами — «токсично», «огнеопасно», «легковоспламеняющиеся вещество», а то и вовсе черепа с костями без лишних слов.
Дэлл не торопил, не подгонял, а я все никак не могла заставить себя уйти — страшно и привлекательно — будто попал на запрещенный секретный объект, который хочется запечатлеть в памяти, чтобы потом говорить себе «я там был. Я видел». Запретный плод, недоступный взгляду большинства.
Сколько же здесь шнуров, детонаторов, зажигательных трубок! Залежи, не иначе. Взгляд хаотично соскальзывал со стеклянной сухой посуды на емкости с незнакомыми названиями: гремучая ртуть, азид свинца, тринитрорезорцинат свинца, тетразен — такие даже в трезвом виде не выговорить. Какие там мои петарды? Боже, кого я пыталась впечатлить?!
На короткое мгновенье вернулся стыд за тот вечер и за неосмотрительную браваду.
— А это… — Стараясь избавиться от смущения, я протянула руку к первому попавшемуся лежащему на столе продолговатому предмету, покрытому смазкой, но мою ладонь тут же накрыла мужская, а позади раздался вкрадчивый вопрос:
— Меган, какое первое правило подрывника?
Я застыла, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Сердце неожиданно гулко ударилось о ребра. Казалось, в холодном помещении изо рта скоро пойдет пар, но телу вдруг стало жарко.
— Не трогать того, чего не знаешь.
Мой голос прозвучал хрипло.
— Правильно.
Стоять спиной, когда он так близко, да еще и держит за руку — слишком интимно. Я быстро развернулась, и оказалась в не менее интимном положении — к нему лицом. Пальцы Дэлла так и не выпустили мое запястье из рук, лишь позволили ему провернуться.
От нахлынувшей нервозности — слишком часто за этот день Дэлл оказывался близко (слишком близко) — я отступила в сторону, практически сбежала, как крыса с тонущего корабля и шумно втянула воздух.
Его пальцы позволили моей руке выскользнуть; в глазах застыла ироничная усмешка — что же ты опасаешься того, чего хочешь сама?
Но Дэлл не стал озвучивать этого вслух. Вместо этого какое-то время изучал меня, затем склонил голову вбок и задумчиво произнес.
— Странные у тебя интересы, Меган.
Чтобы избежать прямого взгляда, я смущенно огляделась вокруг и усмехнулась.
— Думаешь, девушка не может быть… такой?
Он не торопился с ответом. Стоял, сложив руки на груди — человек, принадлежащий этому месту — убийца, собирающий чью-то смерть воедино из шнуров и тротила — серьезный, сильный, по-своему страшный. Сколько людей знали о том, какой он на самом деле? Великолепная физическая оболочка, душа в запекшихся шрамах и смертельно опасная профессия. Зачем он, все же, решился показать мне лабораторию? Еще один шаг навстречу, на несколько сантиметров приоткрывшаяся дверь.
— Думаю, может быть. Но все равно странно.
Пальцы заледенели, а в ушах стучала кровь.
Почему не уходит ощущение, что этим вечером что-то произойдет? То, чего я так ждала и чего опасалась. Откуда чувство, что остались лишь считанные минуты до того, как Дэлл шагнет навстречу и уже не выпустит мое запястье из рук?
По телу вновь прошла дрожь.
— Все, ты осмотрелась? Выключаю свет?
— Да.
— Хорошо. Выходи. Я верну на место ловушку.
Проходя мимо двери, я боязливо покосилась на агрегат, испускающий в потолок тонкий красный луч.
Весь вечер он наблюдал за мной поверх тонкой кромки стакана с виски. Не помнилось ничего: ни то, что было съедено или выпито, ни беседа, которая осторожно, словно ручеек вокруг скалы, вилась на безопасную тему — только глаза. Глаза-глаза-глаза — казалось, они заполнили собой всю центральную фокусную точку моего мира.
Он доливает мне в стакан сока — взгляд. Прикуривает сигарету — взгляд. Слушает мой сбивчивый ответ на вопрос, который я ни услышать, ни осознать не успела, — взгляд. Закрой я глаза, и там, опять же, останется все тот же изучающий обманчиво-ровный Взгляд — прилипший ко мне, проникший внутрь, туда, откуда уже не вытравить.
Странно привычной сделалась чужая кухня и даже незнакомый Нордейл за окном. Где-то очень далеко, на другом уровне, все равно что в другом мире, осталась старая жизнь — убогая каморка, помятая от долгого сидения, кровать с пропитавшимся страхом покрывалом… Где-то там, в шкафу, на темной полке среди вещей покоился нож, а рядом с ним подоткнутая под старые джинсы тугая пачка выданных на выживание денег. Но все это — обозримое будущее, готовое нагрянуть через шесть дней, а пока… Пока мнимый покой и бурлящая от непонятного предвкушения кровь.
Как именно? Когда? И что послужит первым шагом — невидимым сигналом к действию?
К этому времени Дэлл уже успел повторно осмотреть мои ладони и порез на груди; спасибо, не стал в этот раз просить снять кружевной бюстгальтер: все чинно, деловито, почти без интереса. Почти. И теперь, допив виски, он сидел за кухонным столом и крутил в руках тугой оранжевый апельсин, взятый из керамической вазы в центре стола. Кожура поддавалась сильным пальцам легко. Сначала отслоилась там, где остался на кожице пупок от стебелька, некогда соединявшего плод с деревом, потом оголились и бока — по кухне расплылся терпкий цитрусовый аромат. Когда Дэлл начал делить фрукт на дольки, я незаметно поморщилась и отвернулась.
— Хочешь?
— Нет.
Ответила слишком поспешно. Он заметил.
— Ты не любишь апельсины?
— Нет.
Соскользнуть бы с темы…
— По вкусу не нравятся?
— Раньше нравились.
— А теперь?
Прицепился… Почему мы говорим об апельсинах? Какая разница — раньше, сейчас? Зачем эта вдумчивость и вкрадчивость?
— А теперь нет.
— Почему?
Солгать? Увильнуть? Или ответить правду? Для него — обычный разговор, для меня — холодная мерзкая лужа, в которую не хочется наступать. Уж лучше правду. С такими, как Дэлл, всегда лучше правду, иначе потом будет хуже…
— Тот торт был украшен апельсинами. С тех пор и не люблю.
Все. Выдала. Добавлять ничего не стала — итак все ясно. Избавилась от тайны и от дальнейших назойливых расспросов.
Резкий аромат дразнил ноздри, вызывая рвотные спазмы памяти. Перед глазами всплыли оранжевые дольки, залитые в желе: они выглядели такими блестящими, гладкими, аппетитными. Несколько секунд я любовалась ими, предвкушая скорое пиршество для вкусовых рецепторов, пока кремовая конструкция не разлетелась ошметками по всему офису. Обидно. Сколько раз страдали мои бедные ладони? В тот день тяга к цитрусовым потерялась полностью, как отрубило. Отличный день рождения, полный сюрпризов.
