После того как у нас наработались три этих фигуры, у нас появилась еще одна формула. Нам объяснили, что если есть преступление, должно быть наказание. Это значит, что когда мы совершаем очередное нельзя, еще реальная мама не знает, а конфеты уже перестают быть вкусными. Это происходит потому, что появляется чувство вины. Оно блокирует центр удовольствия. У нас перестают выделяться гормоны радости.
Принцип кнута и пряника
Вина предполагает подсознательный запрет на удовольствие, то есть когда наш организм перестает выделять собственные наркотики – эндорфины, энкефалины, алкоголь. С чувством вины человек готов убить собственное тело, чтобы вообще ничего не чувствовать. Все кажется гадким. Друг в гости зовет – не хотим, конфет не хотим, ничего не хотим.
Но поскольку вина возникает в результате преступления, то снять ее можно наказанием или искуплением. Эта система очень похожа на принцип кнута и пряника.
Наказание прекращает действие чувства вины и возвращает нам право на удовольствие, поэтому мы так легко на него соглашаемся, чтобы получить возможность пряника. И мы идем и сдаемся кому-то из родителей, кто помягче: «Мам, только папе не говори!» Нас пожурили, и жизнь сразу наладилась. Можно и в гости пойти, и конфет наесться, и удовольствие получить.
Другой путь снятия вины – это прощение. Чтобы заработать прощение, нужно искупить долг. И мы в следующий раз по простоте душевной говорим: «Мама, прости!» А она в ответ: «И тебе не стыдно?» Затем назначает цену за удовольствие: «Теперь никаких тебе удовольствий, никаких друзей и конфет, пока параграф 50 не прочитаешь и не расскажешь». Как только прощение заслужишь, счастье понеслось. И гадкие конфеты становятся снова вкусными.
Но сейчас мы взрослые дяди и тети и к маме уже не ходим, а грехов и чувства вины перед внутренней мамой хоть пруд пруди. Поэтому самая лучшая психотерапия – это религия. Вместо мамы мы обращаемся к святому отцу: «Батюшка, грешен (грешна)!» А он нам «пилюлю» дает: «Неделю никаких удовольствий, мяса не есть, сексом не заниматься, алкоголь не пить, а чтобы грешные мысли в твою голову не лезли, читай псалом 50». Через неделю батюшка грех отпускает. И мир сразу таким прекрасным становится. Так мы искупаем вину и получаем свой заветный пряник.
Рис. 8. Механизм вины
Центр удовольствия у каждого в своей голове. А почему мы все несчастны? Потому что пульт дистанционного управления в чьих угодно руках, но только не в наших.
Раз проштрафился, то пока вину не искупишь, то-то и то-то не сделаешь, будешь плохим, и тебя не простят. Поэтому мы часто используем самую лучшую манипуляцию – обвинение, чтобы управлять другими. Так мы, как сотрудники ГИБДД, накладываем свою систему штрафов.
Схема «Виноват! Пока не искупишь, не прощу!» – основа нашего социума.
Эмоциональная зависимость
Чтобы быть не плохим, главная наша задача убедить всех, что мы хорошие. Поэтому мы зависим от других. Но остальные тоже воспитаны в сравнительной психологии, и им невыгодно, чтобы кто-то был хорошим, потому что если кто-то хороший, значит, они плохие. И что нам говорят: «Ты хороший? Ты себя в зеркало видел?» Если мы убеждаем других в своей хорошести, нас еще и обвиняют в тщеславии, честолюбии. Если мы не убеждаем, то так лохами и умираем. В общем, в любом случае мы оказываемся плохими.
Правда, бывает, когда находится кто-то и говорит, какие мы классные. Наша внутренняя мама верит и отпускает: «Так уж и быть, иди, погуляй (в счастье)». Но мы не можем переживать радость в одиночестве. Поэтому мы испытываем благодарность к тому, кто нас у мамы «отпросил». Это называется эмоциональной зависимостью: «Она его за муки полюбила, а он – за сострадание к ним». Ты классная! И ты классный! Любовь до гроба, дураки оба. Но затем, если мы перестаем быть счастливыми, виноватым становится именно тот, кто нас не отпрашивает у внутренней мамы. Мы начинаем на него наезжать, он естественно убегает к кому-то другому. Убить его хочется как минимум три раза.
Но самая опасная вина навешивается не другими, а происходит от внутриличностных ролей, которые мы играем для внутренней мамы. Это наша совесть, когда никто не знает, а мы себя живьем съедаем. Допустим, есть роль «мать». И если вас вызывают в школу – это социальная роль, «мать его»: «Ах, она сменную обувь забыла. Я с ней обязательно поговорю!» Домой приходите, включается межличностная мать: «Слышишь, дорогуша, долго я за тебя краснеть буду?» Затем просыпается третья мать, или внутренняя мама: «Что ты наорала на ребенка? Она в таких сандаликах уже стесняется в школу ходить, поэтому их забывает!» И больше всего мы страдаем именно от внутренней мамы.
Можно ли стоять на потолке?
А можно ли вообще избежать чувства вины?
Любая роль укладывается между двумя аномалиями: верхняя граница – это потолок, а нижняя – плинтус. Все, что выше потолка – подвиг. Все, что ниже плинтуса – преступление. А между потолком и плинтусом – нормальная жизнь.
Но слово «нормально» для женщин и мужчин имеет разный смысл. Для мужчин «нормальный мужик» – это комплимент. А если женщине сказать, что она нормальная, как все, она готова убить. Она никогда не согласится быть нормальной.
В нашей стране мы всегда должны стремиться к идеалу, подвигу. Для подвига даже хорошее слово нашли – «настоящий»: «настоящий = герой», («Повесть о настоящем человеке» – повесть Бориса Полевого, написанная в 1946 году). Чтобы стать настоящим человеком, человеку нужно как минимум стать военным летчиком, потом его должны сбить в бою, он должен проползти и отморозить ноги, затем встать на протезы, сплясать чечетку и снова сесть за штурвал самолета.
Раньше нас «стимулировали» манипуляцией «Все могут, а тебе слабо…?» И мы доказывали, что тоже можем как все остальные, что мы не хуже всех.
Анекдот в тему
– Доктор, у меня комплекс неполноценности!
– Нет у вас комплекса неполноценности.
– Доктор, а что тогда у меня?
– Вы просто неполноценны.
Теперь манипуляции гораздо круче: «Ну, и кто ты, после этого?». «Ну, и какой ты… (роль)?»
И мы постоянно должны доказывать, что мы настоящие. Подтянули цитату из «Фауста» Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
Нам, кровь из носа, нужно быть настоящей женщиной, настоящей матерью, настоящим мужчиной, настоящим работником и т. д. Либо мы настоящие, либо никакие, то есть недочеловеки и недо… все остальные роли. И как жить?
Пока мы не совершим подвиг, будем считаться ненастоящими.
Наша беда оттого, что мы знаем, как правильно, и все оцениваем через призму крайностей «либо-либо», но не учитываем, что между ними есть еще оттенки. Например, у нас есть достоинства и недостатки. Мы все стараемся скрыть недостатки и выставить достоинства. Например, не показать лень, ложь, жадность, глупость, эгоизм, вспыльчивость, грубость, коварство, ревность, зависть. И, наоборот, выпятить трудолюбие, искренность, щедрость, ум, справедливость, спокойствие, вежливость. Вот, я пишу, что говорите вы. Ум – это достоинство, да? А трудолюбие? А как же тогда фраза: «Дураков работа любит»?
