Бреясь, Пирс порезался. Руки отказывались его слушать.
Когда он вернулся в спальню, Никки еще спала. Усевшись в кресло, он посмотрел на нее. Ему некуда идти и незачем спешить. Сидя в темноте, он размышлял. Постепенно воспоминания о рассказе Гертруды уступили место воспоминаниям о ночи с Никки.
Вот ее лицо сияет от смеха. Вот она лежит с закрытыми глазами, сжимая пальцами простыню, пока Пирс ее ласкает. Вот Никки зовет его по имени, когда он в нее входит. Учитывая ее прошлое, удивительно, что она не озлобилась. Наоборот, Никки была эмоциональной и страстной.
При мысли о том, что через несколько недель она уедет, у него заныло сердце. Они познакомились, когда в его жизни начался самый сложный период. Хотя Пирс не всегда этого заслуживал, Никки ему сочувствовала и делилась с ним мудростью и опытом.
Но он понимал: у них нет будущего. Никки – сильная личность, и Пирс инстинктивно знал, что она захочет, чтобы он жил так, как он не готов жить.
Физически Пирс был готов к любым задачам. Он на пике своих возможностей и находится в отличной физической форме. Он готов к любым испытаниям: сплав по реке, скалолазание или пеший поход через пустыню.
Но он оказался не готов к душевной боли. Пирс был зол, обескуражен и обижен. К сожалению, он не может показать Никки степень своего потрясения. Она захочет ему помочь и спасти его, а это для него неприемлемо. Мужчина должен сам разбираться со своими проблемами.
Прошло немало времени, прежде чем Никки проснулась. К тому времени Пирс успел проголодаться. Она села и настороженно на него уставилась.
– Ты в порядке? – спросила она, явно полагая, что он не в себе.
Он пожал плечами:
– Вполне. Если ты не возражаешь, предлагаю тебе принять душ, и мы поедем домой. По дороге заедем куда-нибудь поесть.
От смущения она покраснела:
– А как же больница?
– Туда незачем возвращаться. Мы узнали то, за чем приехали. Мне нужно на работу.
– Ты же сказал, что твой управляющий со всем справится.
– Но я по-прежнему руководитель фирмы.
– А Гертруда?
– За ней отлично ухаживают. Не нужно около нее торчать.
– Но…
Он поднял руку:
– Я умираю от голода, Никки. Давай отсюда сматываться.
Через сорок пять минут они ехали обратно в Шарлотсвилль. Пирс вел машину. Никки молча сидела рядом. У него сложилось впечатление, что она боится заговорить с ним, чтобы его не расстроить и не обидеть.
Они купили гамбургеры и поели в машине. Тихо играло радио. Никки сняла жакет и туфли и поигрывала бантом шелковой блузки.
Пирс обернулся к ней и натянуто улыбнулся:
– Не надо меня бояться. Мое представление «Джекил и Хайд» закончилось.
– Я никогда тебя не боялась, Пирс. Ты имеешь право расстраиваться.
– Ну, сейчас я в порядке, поэтому не беспокойся.
Никки посмотрела на него с сомнением, но он решил, что переубедит ее. Просто нужно вести себя так, будто все нормально. Но на самом деле ничего не изменилось. Отец Пирса по-прежнему болен. И это самое главное.
Никки вдруг удивила его, спросив:
– Когда ты собираешься связаться с Волффами?
Сдерживая ярость, он спокойно ответил:
– Никогда.
– Но ты должен, Пирс, – упорствовала Никки. – Они обязаны знать, что произошло. Они должны знать, что ты жив.
– Прости, если разочарую тебя, но я не стану их разыскивать. Во-первых, мне наплевать на Волффов. Во-вторых, как, по-твоему, они отреагируют, если на пороге их дома появится давно потерянный сын? Пощади меня. Я не хочу, чтобы моя жизнь походила на мыльную оперу, где мертвецы оживают, когда нужно поднять рейтинги просмотра.
– Они твои родственники, – произнесла Никки таким тоном, будто вот-вот заплачет.
– Нет. Вероятно, ты не подумала о другой вполне реальной возможности. Что они сделают с женщиной, которая похитила их ребенка и отдала в другую семью? Отправят ее в тюрьму? Унизят перед всем миром? Подадут на нее в суд и лишат ее всего, что у нее есть?
– Ох.
– Да. Гертруда никому не скажет о том, что знает. И я никому ни черта не сообщу. Если и ты сохранишь мою тайну, прошлое будет похоронено. Прости за каламбур.
– Но что ты скажешь своей матери?
У Пирса скрутило живот. Он знал, что должен молчать, если хочет оградить мать от проблем.
– Я скажу ей, что в медицинских документах не нашли ничего необычного, а Гертруда ничего не помнит. Зачем мне мучить маму? На нее и без того столько навалилось. Что случилось, того не изменить. Я буду жить как жил.
Глава 12
Никки переживала за Пирса. Она инстинктивно понимала, что он совершает ужасную ошибку. Секреты – отвратительная штука. Если он продолжит таиться, то будет еще сильнее страдать.
Но у нее нет права давать ему советы. Пирс должен сам разобраться, это его личное дело.
Пирс до сих пор в шоке. Вне сомнения, через пару дней она сумеет до него достучаться. А пока нужно оставить его наедине с самим собой. Мужчины, как правило, зализывают раны в одиночестве. Но, с другой стороны, Никки не уверена, что следует оставлять Пирса одного. По крайней мере, пока.
Когда они добрались до пригорода Шарлотсвилля, Никки откашлялась:
– Хочешь немного побыть у меня? Поедим попкорн, посмотрим старые фильмы.
Пирс хрипло произнес:
– Я бы с огромным удовольствием.
Через несколько минут он припарковался напротив ее дома. Войдя внутрь, они поднялись на лифте на нужный этаж. В квартире Никки было жарко. Никки включила кондиционер, передала Пирсу пульт дистанционного управления и отправилась приводить себя в порядок. Как только она встала под душ, в ее мозгу ожили образы ночи, проведенной с Пирсом. Такую ночь невозможно забыть.
Теплая вода струилась по ее плечам, она чувствовала, как уходит напряжение. Пирсу нужно время. И ей некуда торопиться. Не нужно смотреть на часы, считая каждую минуту и беспокоясь о куче работы. Она просто побудет рядом с Пирсом.
Если он захочет заняться сексом, она с радостью согласится. Но если он пожелает простого общения, она примет его условия.
Никки надела удобные брюки для йоги и мягкий хлопчатобумажный топ из кружевной ткани. Дополнив образ тонкими золотыми серьгами в виде колец, Никки взглянула в зеркало и улыбнулась. Она стала похожа на беззаботную цыганку. И это хорошо, потому что у нее несколько недель отпуска.
Пора расслабиться и отдохнуть.
Когда Никки вошла в гостиную, Пирс жадно оглядел ее с головы до ног.
– Ты не жалуешь обувь, да? – спросил он.
