Покидать Новосибирск, особенно когда вас преследуют враги, было той ещё головной болью. Не всем гонимым отсюда сталкерам удавалось преодолеть финальную преграду, отделяющую их от спасительного выхода. Не счесть, сколько их полегло на этом кургане за шесть минувших лет. Зато все прибывающие в Академгородок бродяги сразу же автоматически получали выигрышный бонус в виде шанса изучить локацию с господствующей высоты. Коим и пользовались, если поблизости опять-таки не наблюдалось опасности.
Наше появление в Новосибирске ничем подобным, к счастью, не омрачилось. И прежде чем спуститься с холма, мы не спеша и обстоятельно осмотрелись. В наших ранцах отыскались компактные бинокли, которые мы незамедлительно достали, после чего устремили вдаль свои усиленные цифровой оптикой взоры. И хоть мой бинокль после этого вышел из строя и его пришлось выбросить, несколько минут он всё же проработал, позволив мне увидеть в рассветных сумерках почти всё, что я хотел.
Свистунов не обманул: толщина нынешнего снежного покрова била здесь все прежние рекорды. Причём не только за время существования Пятизонья, но и, пожалуй, за всю историю Сибири, начиная с Ледникового периода. Я глядел на мёртвый город и не верил своим глазам. Его устилали сугробы величиной с пустынные барханы. Уродливая шершавость, какую имела пустошь при взгляде на неё летом, была замазана снегом словно шпаклевкой. Из него выступали лишь единичные неровности: уцелевшие крупные здания и руины. Окружающие их наносы наверняка позволяли прыгать в них без опаски даже с верхних этажей ещё не обрушившихся небоскрёбов. Если, конечно, смельчаку, который на это рискнёт, хватит сил и терпения прорыть затем пещеру, чтобы выбраться из пробитой им в сугробе ямы.
К западу от тамбурного смерча заснеженный ландшафт проседал широкой, протянувшейся до самого горизонта котловиной. Да, такую неровность метелям и снегопадам уже не зашпаклевать. Обь! Покрытое льдом и наметёнными поверх него белыми дюнами речное русло разрубало локацию на две неравные части: восточную и западную. Площадь первой была примерно вдвое больше, чем второй, и тамбур тоже располагался на ней.
От центрального кургана до восточного берега Оби было около четырёх километров. Посередине её замёрзшего русла громоздились высокие торосы, похожие на торчащие из-под снега плавники замёрзших исполинских рыб. Что заставило лёд вздыбиться — взбаламутившая воду стихийная аномалия или почтивший своим визитом эти края технокракен, — определить не удавалось. Но торосная гряда создавала труднопроходимую преграду для тех сталкеров, кому могло понадобиться пересечь реку по льду. Зимой такая переправа была куда безопаснее, нежели по, как правило, разрушенным мостам, где вольные бродяги рисковали столкнуться и с егерями Хистера, и с чистильщиками, и с биомехами.
Раскинувшийся пред нами пейзаж можно было бы сравнить с арктическим или антарктическим, если бы не одно «но» — в нём отсутствовала унылая умиротворенность, столь характерная для безлюдных полярных широт. Кое-где из-под снега вырывались клубы пара, порождаемого сейсмически активными разломами земной коры. То тут, то там на всём обозримом пространстве наблюдалось какое-нибудь копошение. Неугомонный технос бороздил колесами, гусеницами и стальными конечностями волны белых барханов. И чем выше вставало солнце, тем сильнее становилось заметно, что пустошь испещрена тысячами разнообразных следов.
При взгляде сверху их отпечатанная на снежной толще хаотическая сетка напоминала узор папиллярных линий. Примерно такой, какой присутствует на руках у человека. Здесь также имелись широкие проторенные дороги — вроде больших складчатых линий на ладонях, и дороги поменьше, и совсем узкие, едва заметные отсюда тропки, оставленные поверх сугробов лёгкими ботами. Вот только, при всём богатстве выбора, ни один из раскинувшихся перед нами путей не мог считаться безопасным. Что, впрочем, в равной степени относилось и к нехоженым участкам пустоши. Только они были опасны по иной причине. Той самой, о какой несколько минут назад заикался хитромудрый доктор Зелёный Шприц.
— И куда теперь? — осведомился я у него, выбросив отслуживший своё и не подлежащий восстановлению бинокль. Несмотря на обнадёживающее начало нашего рейда, всё оказалось намного хуже, чем я предполагал.
— Дайте-ка сориентироваться, я ведь в этих краях ещё никогда не бывал. — Тиберий опустил бинокль и, продолжая глядеть вдаль, начал в задумчивости покусывать губу. — Та-а-ак… Если я сейчас стою лицом к северу, значит, идти нам нужно… э-э-э… А где Государственный университет?
— Да ты, «ботаник», по-моему, до сегодняшнего дня вообще никогда из своей лаборатории нос не высовывал! — фыркнул Дюймовый, озвучив и мои опасения тоже. — Вон же, блин, оно — твоё НГУ! Под снегом, прямо у подножия холма! Видишь верхушки зданий? Это и есть «энгэушные» корпуса!
— Не «оно», Георгий, а «он». НГУ — это, в первую очередь, университет, и только потом — здание, — поправил Жорика Свистунов, вглядываясь в указанном направлении. — Стыдно в твои-то годы таких элементарных вещей не знать… Ага, вижу! Точно, он — прямо как на тех фотографиях, которые мне показывали.
— Не тебе, профессорская морда, учить меня русскому языку! Я тоже, между прочим, институт закончил и немного в науках кумекаю! — огрызнулся напарник. — А ты, вместо того, чтобы умничать, разуй глаза и приглядись к этому своему университету! Давай-давай, внимательно смотри, не отвлекайся!
— Ну, пригляделся. И что конкретно я должен там увидеть? — нахмурился Тиберий, явно почуяв в словах оппонента подвох.
— Да ничего, кроме камней и развалин! — хохотнул Жорик. — Ноль целых ноль десятых там сегодня от твоего НГУ осталось. Лишь стены и потолки. Да и те дырявые, уже наполовину рассыпались. Так что, хочешь ты или нет, а прав всё-таки я. Вон оно, твоё НГУ! Оно, усёк? И только попробуй ещё раз обозвать меня тупицей! Отстрелю башку и закопаю в ближайшем сугробе!
— Вообще-то, тупым тебя здесь называет лишь твой закадычный друг, — заметил Свистунов, с опаской оглянувшись на меня. — А я отношусь к тебе дипломатично, как на посольском приёме. Сомневаешься — спроси у господина Хомякова. Уж он-то не даст мне соврать, поскольку, как офицер, разбирается в этикете получше нас с тобой, вместе взятых.
— Надо же: жрецы науки наконец-то о моей офицерской чести вспомнили! — проворчал я, невольно втягиваясь в спор. — Только поздновато спохватились. Да, была у меня когда-то такая, но сегодня вся вышла. Вы же, «светочи», сами последние её остатки по ветру развеяли. Вот теперь и ловите их, если они вам понадобились.
— Геннадий Валерьич меня тупым исключительно за дело обзывает, — отвесил мне реверанс Жорик. Чем фактически признал, что не держит на меня обиду за давешнюю грубость, с которой я осадил его в вертолёте. — А ты, лаборант, явно нарочно меня на драку подначиваешь!
— И зачем мне это нужно, скажи на милость? — пожал плечами Тиберий.
— Знал бы, зачем — ты бы уже не жил, — безапелляционно заявил Чёрный Джордж. — И моли Бога, чтобы я твою гнилую сущность не раскусил!
— Ладно, хватит угроз! Нашли время трепаться о сущностях и прочей ерунде! — прервал я неуместную дискуссию. И, указав на развалины университета, вернул Тиберия к теме: — С чего вдруг тебя интересуют эти руины? Сталкеры туда по доброй воле никогда не суются — слишком рискованно. Здешний тамбур коварен. Если тебе не удалось быстро взобраться на вершину кургана, лучше держись подальше отсюда. У его подножия и на склонах ты — великолепная мишень, которую видно за километр.
