— Значит, дело только в этом? — облегченно выдохнула я и зло отерла слезы. — И причина не в какой-нибудь ифритке, в которую ты успел втрескаться, пока меня не было? Потому что, если так…
В голосе Озриэля послышалась улыбка.
— Ты самая глупая на свете принцесса, если могла так подумать. Я люблю тебя, Ливи. Отныне и навек, забыла?
— Постой, что ты имел в виду, когда сказал, что они засекли взлом? И что за стража?
Озриэль помялся.
— Единственное зеркало, с помощью которого можно было до тебя добраться, находится во дворце.
— То есть ты проник во дворец, чтобы связаться со мной?
— И сделал бы это снова!
— Мы проникли, — вмешалась Эмилия. — Надеялись заодно помочь Индрику.
Наступила тишина.
— Подойди, Озриэль, — спокойно сказала я.
— Но…
— Я бы на твоем месте послушала его, Золушка. Мой последний дружок тоже был не ахти на рожу — в предках затесалась прабабка-кикимора, но после того, как увидела твоего, я всю ночь уснуть не могла, зная, что рядом спит «это»…
— Вот только тебя не спросили, — осадила гоблиншу Эмилия. — Тоже мне, «Мисс Затерянное королевство».
— Озриэль Ирканийский, — громко отчеканила я, — немедленно подойди к решетке, а не то я за себя не отвечаю. И когда я до тебя доберусь — а я доберусь, — мало не покажется!
Он снова вздохнул и, судя по звукам, встал:
— Хорошо.
Эмилия и мадам Гортензия, придерживавшиеся деликатного нейтралитета, расступились, и я увидела в глубине камеры какое-то голубоватое свечение: с полдюжины небольших огоньков висели в темноте на разной высоте, распространяя что-то похожее на дымок.
Озриэль секунду помешкал и подошел к решетке. Хорошо, что я крепко держалась за свою, только это помогло не упасть.
— Ты такой… высокий, — только и сумела выдавить я.
ГЛАВА 25,
в которой я узнаю, как на самом деле выглядит Озриэль, и знакомлюсь с еще двумя живыми легендами
Определение подходило как нельзя более точно. Ифрит стал в полтора раза выше, чем был. В стоявшем напротив все еще угадывались черты прежнего Озриэля, но лишь потому, что я знала, кто передо мной. Человеческая кожа оболочки потрескалась, кое-где и вовсе сошла, свисая лоскутами, а под ней проглядывала настоящая, бледно-голубая и мерцающая. Там, где отвалились целые куски кожи, из разломов поднимался светящийся лазурный дымок — похожим образом кровь сочится из ранки под водой. Еще он оказался неимоверно худым: длинные жилистые руки с тощими, как у скелета, пальцами, согбенная спина с далеко выпирающими рельефными позвонками и ребра, похлеще, чем у стиральной доски. Нос вытянутый, с горбинкой, на лице широкие полосы, напоминающие боевую раскраску, и проступающие веточки вен. Только выражение глаз, пронзительно зеленых, прежнее, и волосы все такие же, белокурые, завитками.
Пока я его разглядывала, Озриэль стоял, не дыша, и глядел в сторону.
— Посмотри на меня.
Он помедлил и повернулся. В глубине глаз затаились волнение и надежда.
— Может, ты и не самый красивый ифрит на свете, но ты мой ифрит, и больше не смей меня так пугать!
Он выдохнул и рассмеялся.
— Ты правда не собираешься порвать со мной здесь и сейчас? — И тут же забеспокоился: — Это ведь не из жалости, правда? Потому что, если из-за нее…
— Помолчи. Если бы я могла сейчас тебя поцеловать, то показала бы, как я тебя «жалею».
Уинни издала звук, будто ее тошнит, а мадам Гортензия и Эмилия радостно обнялись. Даже Магнус подпрыгнул и выкинул коленца.
— Неужто вы все считали меня такой легкомысленной? — обиделась я.
— Разумеется, нет, Ливи, — смутилась Эмилия, — я твердила Озриэлю, что для тебя это ровным счетом ничего не значит.
— Да и меня кое-чему научила история с Рудольфо, — поддержала мадам Гортензия и дружески потрепала Озриэля по плечу.
Он резко отпрянул и поморщился, потирая это место и пытаясь прилепить сползший кусок кожи.
Гномка прижала ладони ко рту:
— Ох, прости!
— Что случилось? — встревожилась я. — Тебе больно?
— Не обращай внимания, Ливи, — поспешно ответил он и, так и не сумев вернуть лоскут на место, выкинул его.
Мадам Гортензия, Эмилия и Магнус вмиг стали серьезными.
— Озриэль не может находиться на земле без специальной оболочки, он же ифрит, рожден жить под землей, — тихо сказал паук.
— Но в одну из первых встреч, тогда, в жилой башне, я тебя спрашивала об этом, и ты сказал, что можешь показываться в истинном облике не только под землей, — возразила я.
— Я имел в виду секунд на тридцать, ну, минуту, — беззаботно отозвался он и широко развел руками, — а потом… пф-ф-ф.
Я похолодела, представив, что прячется за этим «пф-ф-ф» и небрежным тоном.
— Значит, когда Кроверус в Академии сказал, что ты сгоришь, если явишь на земле свой истинный облик, то он… говорил правду?
Озриэль ответил вымученной улыбкой, и я все поняла.
— Нам нужно срочно отсюда выбираться! — воскликнула я.
— Да ты нам просто глаза раскрыла, принцесса! — делано восхитилась Уинни. — Если бы не ты, так бы и сидели, не ведая, что есть места поудобнее темниц.
— Чего я еще не знаю? — спросила я у друзей, игнорируя гоблиншу.
И они рассказали.
Оказывается, Робин предпринимал неоднократные попытки повидаться с мадам Гортензией, подавал петиции, но все без толку. Сейчас он ищет другой способ это сделать. Орест и бабуля Остиопатра поставили в известность остальных ифритов о том, где и в каких условиях держат одного из отпрысков королевской крови.
— Во мне ведь как-никак целая капля, — кисло улыбнулся Озриэль.
— Это должно сработать! — обрадовалась я. — Такое оскорбление для подземного народа. Чувствую, Марсию очень скоро придется принимать разъяренную делегацию ифритов.
— Если бы, — покачал головой он. — Ты забываешь, что у нас крокодильими слезами оплакивают кончину очередного наследника на престол. Повозмущаются для вида, а сами радостно вычеркнут из списка неудобного конкурента. Так что до меня есть дело только моей семье.
— Значит, мы в выигрыше, — кивнула я. — Когда за дело берется твоя бабушка Остиопатра, я не поставлю на Марсия и ломаного гроша.
— Склонна согласиться с Ливи, — улыбнулась Эмилия.
Среди прочих новостей, я узнала, что Глюттон Медоречиый и Амброзий Высокий теперь частые гости в Академии (второй даже взялся читать лекции), а Марсий, как и следовало ожидать, во всем слушается мадам Лилит и безоговорочно ей доверяет.
