– Нет. Слишком далеко, – уверенно ответил он. Думаю, способности вампиров Охотники изучали в первую очередь. И добавил, – а ты хочешь поговорить о чем-то… не предназначенном для их ушей? Все, что я могу тебе рассказать, я сказал бы и при них. Вампиры, в общем-то, в курсе, что мы о них думаем. И учти, если ты меня начнешь соблазнять всякими пошлостями, я раскраснеюсь и убегу!
Я улыбнулась. Как же мне повезло, что рядом оказался именно Андрей!
– Почему Охотники так ненавидят вампиров? – начала я с самого простого. – Нет, я понимаю, что сотни лет вражды любви друг к другу не прибавляют, но… почему ты не хочешь, чтобы я прошла Ритуал?
Он думал довольно долго, вероятно, подбирая понятное мне объяснение.
– Сама сущность вампиров неправильная. Даже несмотря на то, что сейчас санкционированные не убивают людей и ведут себя вполне цивилизованно, их природа противоестественна.
Я решила уточнить:
– А может, это просто зависть к их бессмертию?
Он задумчиво ухмыльнулся:
– Какое бессмертие? Ты видела хоть одного вампира старше Теодора, которому, вроде бы, лет четыреста?
Я отрицательно покачала головой. Действительно, из тех, кого я успела узнать, Теодор был самым старшим. Остальные вообще были моложе двухсот лет. Нику было что-то около полутора веков.
Андрей продолжил:
– Вот именно. Самый старый из известных мне – их идиотский Император. Ну, может, есть еще кто-то в возрасте старше пятисот лет, я точно не знаю. Но надо отдать упырям должное – они сами избавляются от своих сумасшедших стариков.
Я удивленно раскрыла рот.
– Да. Большинство вампиров через несколько столетий своей «нежизни» совершенно безумны. Думаю, что они вообще начинают сходить с ума сразу же после Ритуала, просто это долгий процесс. Не удивляйся. Представь, что ты живешь десятки, сотни лет. Сначала ты следуешь памяти о том, как была человеком: наслаждаешься едой, сексом, посещаешь новые места, узнаешь то, чего раньше не знала. Но рано или поздно ты начинаешь пресыщаться. Первым пропадает удовольствие от еды. Среди взрослых вампиров ты не найдешь ни одного гурмана, тем более, если в первые годы они ни в чем себе не отказывали. А впоследствии снижается уровень эмоций от всего остального. Вампиры перебирают сексуальных партнеров, пробуют старые или изобретают новые извращения, но рано или поздно острота ощущений все равно утрачивается. Остается только жажда крови. Ее вампиры чувствуют и тогда, когда все остальное уже потеряло смысл, особенно те, кто сразу привык себя ограничивать в ее потреблении. Но и она со временем проходит.
Я отметила про себя, что Кэти и Марк, обращенные уже после Войны Тысяч, действительно относились к сексу совсем иначе, чем Ник или Бет. Они напоминали озабоченных подростков, которым было совсем недостаточно друг друга, в то время, как Бет и Ник вели себя гораздо более сдержанно. Чаще всего. Ведь у Ника как раз сегодня была та самая девица… но я не стала заострять на этом внимание. Он еще не стар по их меркам, так что вполне себе еще может что-то чувствовать.
– И потом, когда уже не за что цепляться, – продолжил Андрей, – начинается безумие. Чтобы оттянуть его неизбежное наступление, вампиры проводят очень много времени со смертными. Когда их эмоции ослабевают, они впитывают эмоции людей. Легче ненавидеть, когда ненавидят тебя, легче любить, если чувствуешь любовь.
Я начинала понимать, о чем он говорит. Бет на работу брала только смертных и со всеми из них находилась в дружеских отношениях; Кэти явно предпочитала видеть людей в своей постели; многие вампиры жили с людьми; все они часто посещали места отдыха, не предназначенные сугубо для бессмертных. Да и атмосфера всепоглощающего веселья в «Клыке» сейчас, действительно, стала казаться несколько наигранной.
– И что потом?
– Конечно, коллапс происходит не сразу. И у всех это случается по-разному и в разное время. Но, в среднем, после трехсот-четырехсот лет они уже заметно отличаются от «молодых» по уровню эмоциональности.
В памяти всплыло непроницаемое лицо Теодора.
– Примерно к пятистам, максимум, шестистам годам они полностью теряют интерес к жизни, если это можно назвать жизнью. Кто-то впадает в полную апатию, перестает питаться и превращается в мумию, кто-то, наоборот, буйствует, творя различные зверства со смертными, чтобы хоть что-то почувствовать. Каждая Тысяча отслеживает тех, кто уже выходит за рамки Закона, убивает или отсылает на какой-то остров в Тихом океане, где они все равно постепенно умирают. Не представляю, что произойдет, если люди случайно наткнутся на это место и обнаружат там совершенно безумных или мумифицированных существ. Но, поскольку до сих пор такого не случалось, мы пока такое положение вещей не оспариваем.
– Почему они не убивают всех сумасшедших? – мне казалось, что такой выход был бы логичным, тем более, что вампиры вообще особой гуманностью не страдают.
– Если у обезумевшего вампира остались Дети, то им было бы очень тяжело переживать его смерть. А на острове вампир вполне может протянуть еще пару-тройку столетий. Пока жив Мастер, его Дети в большей степени застрахованы от безумия, потому что их связь с Мастером дает им настоящие положительные эмоции.
С этими вампирскими заморочками я вполне могу свихнуться, не выжидая четырехсот лет.
– Но, – решила уточнить я, – все же, у вампиров есть почти пятьсот лет полноценной жизни. Разве это не лучше, чем отведено человеку или даже Охотнику?
Андрей улыбнулся. Наверное, ему мои вопросы казались очень наивными.
– Бессмертие уродливо само по себе. У них не пятьсот лет жизни, а пятьсот лет цепляния за собственные и чужие эмоции. Пятьсот лет загнивания. Смертная жизнь замечательна именно по причине ее конечности. Каждый миг человеческой жизни неповторим, каждый – наполнен искренностью. Младенец и старик одинаково прекрасны, любое переживаемое мгновение – настоящее. У смертных меняются мысли, привычки и характер, они восхитительны в своем развитии. А вампир после обращения просто замирает на одной стадии. Правда, первые десятилетия он может менять хотя бы свое сознание, получая дополнительную информацию или навыки. Но этот процесс, в любом случае, конечен.
Еще только начиная в это вдумываться, я уже понимала, что Андрей во многом прав.
– Но Императору уже больше пяти веков, а он не безумен! – вдруг вспомнила я.
Андрей задумался:
– Я же говорю, у каждого свой срок. Хотя, кто знает… Если посмотреть на его действия во время их дурацкой Войны Тысяч, то невольно засомневаешься в его адекватности. Может, он как раз приближается к своему пределу. Или его обязанности не дают ему расслабляться – попробуй-ка, поживи в постоянном страхе, что твои Волки организуют ему новую Войну. Или его уникальная способность дает ему какие-то дополнительные бонусы.
