Нет – потому что нет.
Нет – потому что это невозможно.
Нет – потому что как бы он сейчас ни мучился, как бы далеко ни отбросил гордость и достоинство, как бы ни кричал, ни извивался и ни умолял прекратить – односложно или красноречиво – всегда оставалось бы одно единственное слово, произнести которое он не смог бы никогда.
Взгляд атлана обреченно устремился за спину полубога, лихорадочно пытаясь пробиться к ночи сквозь заполонивших небо яйцелицых. Ночи бесстрастной и вечной, ночи, последней в его жизни, вдыхая, впитывая, поглощая головокружительную бархатистую тьму, искорки звезд, узоры созвездий…
Глаза его расширились…
– Мне надоело ждать, – холодно проговорил Гаурдак, и хищные очи его вспыхнули расплавленным золотом, заставляя человека вздрогнуть. – Ну же? Одно слово!
Губы Анчара, запекшиеся и искусанные до крови, с трудом разлепились.
– Птичка.
– Что? – тупо сморгнул полубог.
– Две… птички.
– Ты думаешь, это забавно? – голос Гаурдака обжег, как жидкий азот, свечение вокруг его пальцев вспыхнуло ярким пламенем и рванулось к жертве.
Нервы-дороги человека вздулись разрывающей агонией, как река подо льдом в весеннее половодье, из горла вырвался крик, похожий на вой умирающего зверя…
Заглушенный ревом дикого пламени.
Осыпанный вдруг дождем пылающих перьев и лоскутов, Пожиратель захлебнулся их неповторимым амбре, захлопал себя руками по плечам, сбивая искры, яростно обернулся на серебряный звон выхватываемых мечей – и встретился взглядом с тремя парами огромных зеленых глаз.
– Чтоб я сдох… – только и успел выдохнуть он, прежде чем струя жидкого пламени ударила ему в грудь.
Вернее, туда, где была бы его грудь, если бы он остался на месте.
– Ищи его!!! Не давай ему уйти!!! Он где-то здесь!!! – проорал удивительно знакомый голос, и перед затуманенным болью взором атлана, загипнотизированного тройным изумрудным взглядом, откуда ни возьмись, предстал Агафон.
– Не волнуйся! – отозвался низкий рокочущий голос, от которого зачесались зубы и даже кости. – От нас со Змиуланией еще никто не уходил!
Исполинские крылья хлопнули, точно парус, поймавший шквал, его премудрие шмякнулся на Анчара, сбитый ударной волной, и горный змей, известный профанам больше как Змей-Горыныч, поднялся в воздух, радостно ревя в предвкушении битвы.
– Берегитесь летучих! – Агафон, вывернул ему вслед шею, рискуя сломать.
– Летучие, берегитесь! – прорычал змей, и залп из двух пастей прожег черный тоннель в набросившейся на него Когорте.
Остальные зашли сверху и обрушились на его спину и крылья, нанося глубокие раны голубыми мечами. Но второй Змей был тут как тут. Пристроившись в хвост первому, он – а вернее, она – несколькими точными огненными струями очистила пространство вокруг супруга – и завертелась карусель. Змеи летали по кругу, прикрывая друг другу тылы, одновременно уменьшая численность Когорты и загоняя под землю шептал, опрометчиво решивших использовать камни стихий. С тремя головами, оснащенными встроенными дивизионными огнеметами, это было сделать не слишком сложно.
До определенного момента.
Но оставшийся внизу чародей, не отвлекаясь ни на секунду, как ни хотелось бы, на кипевший над головой воздушный бой, поставил на скорую руку щит по границе расползшейся белой массы и кинулся рвать ее руками.
Потом выхватил из-за голенища нож.
Потом постарался проковырять хотя бы дырочку обломком ножа.
Потом выбросил обломок обломка и яростно скрипнул зубами.
– К-кабуча… – чародей растерянно оглянулся, зыркнул наверх, втянул голову в плечи и принялся нервно и быстро ощупывать фигуры, еле различимые под толщей паутины. – Ну и вляпались вы, ребята… И я с вами… если эту гадость очень быстро с вас не уберу… Эй?.. Это вообще кто?
– Я и Адалет! – выкрикнул атлан – но, похоже, наружу не вылетел даже шепот.
– Иван?.. Сима?.. – проговорил Агафон – и резко отдернув руку при втором предположении. – Кхм… Я это… Ты не подумай чего… Сим… и Вань тоже. Я ведь со спасательной целью! Хоть и спасатель из меня сейчас, кажется… Кабуча гремуча… Что же делать-то, а?!.. А тут кто? Двое? Или трое?..
И он нерешительно дотронулся до упрятанного под непроницаемым покровом Адалета. Что ответил ему старик, Агафон не услышал – да оно, скорее всего, и к лучшему.
Кусая губы и нервозно озираясь, его премудрие предпринял новую попытку штурма неуступчивого кокона – и снова тщетно: проклятый белый материал был не податливей мрамора.
– Как же эту заразу расковырять?.. – простонал волшебник, опускаясь на землю – и вдруг подпрыгнул и хлопнул себя по лбу. – Болван!!!
Ловким движением руки он выудил из рукава кусочек пергамента размером с ладонь, прошептал что-то над ним и впился жадным взглядом в появившиеся строки.
И моргнул.
И прошептал заказ снова.
И еще раз впился.
И перевернул пергамент вверх ногами.
А потом набок.
И на другой.
И на другую сторону.
И потряс.
Но что бы ни надеялся он вытрясти – было похоже, что оно или слишком хорошо было приклеено, или напрочь там отсутствовало, потому что с видом озадаченным, чтобы не сказать, обалдевшим, его премудрие вернул шпаргалку в исходное положение и снова воззрился на нее как на врага народов. Это не помогло тоже. И он, скрипнув зубами и обреченно вздохнув, принялся медленно складывать буквы в непонятные слова.
В процессе чтения выражение его физиономии несколько раз менялось с обнадеженного просветления на крайнюю степень озадаченности и обратно, со всеми возможными оттенками и вариациями. Остановилось, впрочем, всё на обычном глубоком недоумении.
[176]
Еще несколько быстрых шепотков над пергаментом принесли, похоже, единственный результат: выражение растерянности стабильно и надежно превратилось в гримасу тихого ужаса.
[177]
Сменившегося, впрочем, очень быстро выражением хмурого упрямства.
– В конце концов, я боевой маг, а не какой-нибудь кабинетный мухомор, чтобы всякую ерунду разбирать, непонятно на каком языке накарябанную… Но чего тут может быть хитрого, если подумать! Два притопа, три прихлопа, двадцать букв!
