На оба – минут двадцать времени.
«Кабуча…» – хрусткий мороз пробежал по невидимой связи, объединяющей людей и Змеев. – «Кабуча габата апача дрендец!!!»
Двадцать минут, когда на счету каждая секунда!
«Обрадовался, осёл!.. Но… если… Если только… Но…»
Выход был только один.
Не доходя до конца – рвать. Он мог. Он знал сейчас, как это сделать.
Но – как всегда в таких ситуациях – дорогу преградило одно маленькое, но упрямое «но».
Сил у него на рывок не осталось.
«Ребята, еще давайте, еще, еще, еще!!!..»
Агафон хватанул воздух ртом, испуганно чувствуя, как ручей его силы внезапно превратился в горную реку, с грохотом несущуюся к цели – но через несколько секунд вновь стал самим собой – если не уже и не меньше.
«Еще, еще, еще, мало!!!» – уже не кричал – хрипел голос Адалета. – «Быстрей!!!»
Агафон сосредоточился, напрягся, выжимая из себя всё, что возможно и невозможно, ручей его силы наполнился, побежал быстрее… но не намного. Краем сознания он ощутил, как Анчар, задыхаясь и едва не теряя связь и сознание, проделывал то же самое – с той лишь разницей, что его поток напоминал больше струйку, вытекающую из дырявого ведра.
«Мало!!!»
«Бери, бери, бери!!!..» – ручей хлынул сильнее, унося, казалось, с собой и всего Агафона – его мысли, сознание, чувства, жизнь… От напряжения мир перед мысленным взором его стал двумерным, закачался, поплыл и закрутился. Светящиеся точки – серебряные, оранжевые, сиреневые, желтые – побежали в разные стороны, сливаясь в полосы, полосы – в странную радугу, радуга изогнулась пьяной змеей, потянулась к нему, коснулась руки холодной шершавой лапой – и словно молния пронзила и магов-людей, и связанную с ними Змею, а чахлый ручеек Анчара и речушку Агафона вдруг поглотила полноводная река – стихийное бедствие, сносящее деревни, вырывающее с корнем вековые леса и меняющее рельефы континентов.
«Бери, человек Адалет».
«Мы здесь, человек Агафон».
«А-а-а-а-а-а-а-а!!!..» – взревел старик, не готовый – как не был бы готов ни один маг-человек – к внезапному нашествию такого количества силы, и не было у него иного выхода, кроме как дать ей вырваться на свободу – и прочь. – «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..»
Коконы Змиулании и Измеина раздулись в одно мгновенье, точно воздушные шары, и тут же лопнули со страшным грохотом, осыпая плато горящими клочьями паутины, заклятья и останками тех, кому не повезло быть отброшенными прочь или низвергнутыми на землю. Алое зарево затмило синеву, слепя даже сквозь опущенные веки, и воздух наполнился торжествующим ревом шести змеиных глоток.
Люди, оглушенные и почти лишенные чувств, повалились на землю, руки неистово заметались по голове и лицу, закрывая то глаза, то уши…
Если бы демоны не удержали, волшебники – измотанные, сконфуженные, обессиленные – были бы сброшены с камня ударной волной.
«А хорошо бабахнуло», – прозвучал в пылающем мозгу Агафона довольный голос Конро. – «Не знал, что мы так можем. Чего бы еще такого взорвать?»
«Без людей магов мы и не можем, малыш», – снисходительно усмехнувшись, отозвался Туалатин. – «Но насчет чего… а вернее, кого бы нам еще взорвать, я ответ знаю».
«Знать бы еще, где именно прячется эта полукровая тварь», – проскрежетал внук – словно камнепад по железной крыше.
«Надо его найти!»
«Спросим у Змеев!»
«Не видно… Не видно…» – двойным эхом отозвались Змиулания и ее супруг, выписывая круги над плато.
«Ищите!»
«Не видно…»
«Люди маги знают, как найти?..»
«Вряд ли».
«Нужно спросить! Эй, человек Агафон! Где эта мерзость?»
Но ни человек Агафон, ни его коллеги их не слышали: невиданный доселе эффект отдачи переполнил на несколько минут сознание, не подготовленное и не ожидающее подвоха, и они, разорвав связь, повалились на холодную макушку валуна, не видя, не слыша и не ощущая происходящее. Мир словно накрыл их гигантской подушкой, оставив лишь жгучие искры в глазах, медленно заполнявшуюся пустоту внутри, да огоньки – два оранжевых, два серебряных, десятки желтых и дюжины две сиреневых.
Огоньки, ставшие вдруг знакомыми.
«Иван… Конунг… яйцелицый… Принцесса…» – притупленные чувства Анчара медленно переползали с одного светлячка на другого, имена всплывали в его мозгу незваными, стоило лишь атлану сосредоточиться, а сам огонек – вернее, его хозяин – оглядывался вопросительно, будто его окликали. – «Змей… яйцелицый… Старый демон… Адалет… Жена Змея… яйцелицый… Изогрисса…»
Не женщина, нет – ибо женщины больше не было и быть не могло – смутный отголосок женщины остановил свой полет в однородном тягучем пространстве, мигнул и загорелся чуть ярче.
Волшебник вздрогнул, и мир прекратил свое кружение и пропал. Пропала синева, пропали разноцветные огоньки, пропали даже мечущиеся перед глазами искры. Осталась только бесконечная, равнодушная и холодная вечность – и крошечная светящаяся сиреневая точка посредине.
«Изогрисса? Ты?!.. Ты… жива?» – выкрикнул атлан.
Но хотя ни единого звука не покинуло его губ, огонек-Изогрисса его услышал.
И поблек.
«Грызя…»
Образ своенравной черноволосой красавицы всплыл в памяти атлана и тут же был разбит и разметан на осколки, словно картина на стекле, свалившимся как камень воспоминанием о бесполых и безликих существах. В Когорте их было сотни… Сердце Анчара зашлось от жалости – к неизвестным людям, оказавшимся среди них, по своей ли волей или обманом – и к молодой волшебнице, вместе с которой путешествовали, терпели лишения и мечтали облагодетельствовать Белый Свет.
«Сбылась мечта идиотов…Грызя… бедная наша Грызя…Маленькая, наивная, глупая Грызька… единственная среди нас… больших, наивных и глупых… Что он с тобой сделал… что сделал… разве ты этого хотела… и заслуживала…»
Огонек вспыхнул яростно – но словно истратив в один миг весь пыл, снова потускнел.
«Тебе плохо? Больно?»
Ровный печальный свет, холодный и жалкий – словно одинокая звезда над кладбищем.
«Будь оно всё проклято… Ты жалеешь о том, что случилось, Грызя? А уж я-то как… Бедная наша, бедная…Если бы только я смог предупредить… объяснить… удержать… всех нас… Если бы вы только поверили тогда мне и выслушали… Огмет… Пополь… Грюндиг… что мы наделали… что мы натворили, Грызька… что мы натворили… Если бы не я – Он бы не вырвался… Грызя… Что я наделал…»
Одинокая искорка мигнула сочувственно и стала уменьшаться, словно человек втягивал пристыженно голову в плечи.
