Следующая мысль снова заставила его задохнуться – но уже от сумасшедшей надежды и страха, что она окажется пустой, что он больше не сможет, не сумеет, не осилит, что случайного повторения чуда не будет…
Но он должен.
Он обязан.
Правда, раньше он никогда ничего подобного не пробовал, и даже читал об этом лишь раз и то случайно, но коль он приписал себе гордыню и самоуверенность, и даже подверг себя за них остракизму, то придется теперь оправдывать и воплощать…
И размышлять.
Удар.
Он попал в это ярко-серое место, когда волна от взрыва ударила в висок.
Ну и что?
Мало его по голове били в Атланде и раньше, не будем говорить о прочих частях тела?
Значит, кроме удара было что-то еще… еще… что помогло… подтолкнуло… протолкнуло…
Что?
Может, это было что-то, что он делал?..
Лежал.
Что думал?..
Что он только ни передумал… и как… и какой… и зачем… и кто он после этого… Это даже не мысли – тупые угрызения совести, монотонные, непрекращающиеся, похожие на…
Транс!!!
Ослепительно-четкая картина сложилась из разрозненных фрагментов, и дыхание его перехватило – от отчаяния.
Если он будет думать то, что думал до этого, ему не удастся даже встать со стула, не свалившись, не то, что вернуться в серый мир!.. Должен же быть другой способ!!!
Виденный когда-то пергаментный свиток, исписанный полувыцветшими чернилами, неожиданно встал перед его глазами. Агафон сглотнул нервно, вспоминая снова несложные указания, примеривая на себя, еще раз вдохнул, выдохнул – медленно и тихо…
Прижавшись щекой к паркету,
[99]
он зажмурился и яростно отбросил подальше смятение и чувство вины, сцепившиеся в битве за превосходство. Потом постарался забыть о головной боли, радостно пульсирующей в такт бесившейся вокруг магии, о чем-то, что лежало у него на пояснице и медленно то ли прожигало, то ли проедало одежду, об опаленных на затылке волосах, ошпаренном локте, островке льда под коленкой… Список «Игнорировать и не вспоминать» можно было продолжать до пришествия Гаурдака, но он сумел ограничиться первыми десятью страницами.
Неглубоко, но ровно дыша пахнущим теперь чесноком и опилками воздухом, он собрал волю в кулак – хоть и бессильно теперь разжатый – и попытался войти в транс так, как предписывала инструкция.
Забыть про свое «я»… раствориться в окружающем мире… больше напоминающем теперь мировую войну… не отвлекаться… кабуча… Забыть… раствориться… как кусок рафинада в чае… ненавижу чай с сахаром… не отвлекаться… кабуча… Уплыть на волнах эфира… потеряться… утонуть… закопаться в ил… и провались оно все синим пламенем, как сказал Шарле… Кабуча! Сосредоточься, болван!.. Огромный бескрайний мир… чудесен и восхитителен… прекрасен, но удивителен… Кабуча!!!.. Восхитителен и дивен… высокое черное небо… усеянное мириадами алмазных точек… зовет… манит… затягивает… вбирает… охватывает… я – часть его… впустить его в себя… стать с ним единым целым… почувствовать его в себе… ощутить себя как частичку его… песчинку… каплю… дуновение ветра… солнечный лучик… дыхание магии… стать ими… потянуться… ощутить… увидеть – но не глазами… кожей… увидеть то, что должно тут быть… должно… должно… обязательно… оно здесь… здесь… ждет меня… я – это он… и он – это я…
И тихо, исподволь, серый мир, расцвеченный искрометными красками магии, показал свой краешек, и стал расти, расширяться, вытеснять другой, простой…
Волшебник охнул, удивляясь не столько поражающим своей насыщенностью цветам, сколько самому факту успеха…
И всё пропало.
Кабуча!!!
Идиот…
И снова он отбросил всё отвлекающее и ненужное, и снова уговорил себя слиться с миром – таким, какой есть, потому что скоро и такого не будет, так что лови момент, и снова время и жизнь внезапно остановились…
Призрачная краса неподвижного мира теперь не выбила его из колеи, и он смог плавно приподняться над своим телом и над товарищами, взлететь почти под самый потолок, неторопливо осмотреться…
И, замерев, едва не выскользнуть из транса опять.
Есть.
Сеть.
Сеть, удерживающая их, как паутина мух.
Толстые фиолетовые нити, перекрещивающиеся под самыми невероятными углами, а почти перед самым носом его распростертого тела – нечто. Больше всего напоминающее перекореженную странной болезнью картошку.
Узел!!!
И еще…
Еще…
Еще…
Полдюжины бурых узлов, удерживающих липкую сеть цвета баклажана.
Размером с кулак, они располагались вокруг заарканенных жертв правильным шестиугольником, и от каждого уходила тонкая серебристая, почти невидимая даже его магическому зрению нить к одному из ренегатов. Но не успел Агафон подумать, что бы это могло означать, как сине-золотое чудо, замеченное раньше и забытое из-за сети, снова привлекло его внимание.
Он ахнул.
Масдай?..
Да, Масдай! Густое синее свечение исходило от него самого, а золотое…
Золотое – от накинутой на него сети! Но не пленяющей, а защитной, объемной и ажурной, как лесогорская шаль, и пульсирующей, словно живая!..
Волшебник облегченно выдохнул и почувствовал, что одной душевной болью стало меньше. Хоть один член их отряда в безопасности… хвала старому маготкачу за его прощальный подарок своему детищу.
Сетка, накрывавшая их, по сравнению с сетью Маарифа ибн Садыка казалась приспособлением для ловли акул, связанным полупарализованным великаном, слепым от рождения: огромные бесформенные ячейки, слабое плетение, безобразные корявые узлы-ключи, которых в сети отца Масдая не было и близко…
Интересно всегда было… как могут долго существовать заклинания, не поддерживаемые хозяином?..
И тут его осенило. Серебряные нити их сетки – питание заклинания! И если их рассечь, то заданный вопрос можно будет и переформулировать: как долго могут существовать заклинания, не поддерживаемые хозяином!
Осталось только понять, как можно избавиться от нитей питания. Такие тонкие, хрупкие, кажется, волос и то толще… так бы протянул руку и обор…
Перламутровая тень-рука неожиданно простерлась от его призрачной фигуры, замершей под потолком, к разглядываемой нити, ухватила ее – и моментально ощутила резкую боль, точно от прикосновения к раскаленной проволоке.
