– Но Анчар – законный наследник!
– Законы пишутся людьми! И переписываются! Очень быстро!
– Но…
– Друзья мои, а, может, мы продолжим нашу высокоученую дискуссию о тонкостях науки издания разумных законов на открытом воздухе, под бархатом звездного неба? – Ахмет опасливо глянул на ритмично посверкивавшую красным дыру в стене.
Но было поздно. Алая вспышка осветила внутренности разгромленного зала, стена вокруг отверстия вздулась, словно парус, заставляя гостей кинуться на пол, брызнула камнями и штукатуркой… А когда грохот улегся и головы поднялись, то перед ними с мечами наголо и арбалетами на взводе стоял отряд гвардейцев, два придворных мага с шипящими на кончиках пальцев лиловыми заклятьями и Рододендрон.
Первым его порывом было броситься к неподвижному телу короля, кликнуть знахарей, магов, кричать, просить, умолять отвернувшиеся сегодня от Атланды небеса, чтобы они не отнимали у него еще и отца, и так он бы и сделал… если бы безжалостная и холодная, как топор Олафа, мысль не сковала его движения и эмоции.
– За что… вы?.. – глухим, предательски срывающимся голосом проговорил он, обводя поднимающихся гостей тяжелым взглядом. И на языке его, всего в одном движении губ от катастрофических необратимых последствий застыло «Убейте их».
– Ренегаты вернулись, – даже не угадывая – чувствуя не выговоренные пока слова, быстро объяснила Серафима. – Это была засада.
Атланы вздрогнули.
– Ренегаты?! – принц побледнел, крутанулся вправо, влево, меч наготове, придворные маги вскинули руки, готовые ударить по любому подозрительному движению, гвардейцы дружно попятились к пролому…
[107]
– Нет нужды опасаться вчерашнего смерча, когда небеса спокойны и солнечны, ваше высочество! Его премудрие Агафоник Великолепный, да преумножит Сулейман его силу и знания, уже поквитался с ними за всё и за всех! – несколько высокопарно, хоть и не отступая от истины, проговорил калиф. – И доказательство сему – под вашими ногами!
– Где?! – едва не отпрыгнул Рододендрон, словно ему сказали, что он остановился на змеином гнезде.
– Вон, – Олаф указал на нечто, принятое поначалу атланом за груду старого тряпья.
[108]
– Это… человек? Он жив? – сильно сомневаясь по обоим пунктам, нахмурился сын Тиса.
– А чего ему станется… гаду реньему…
– Так значит… они вернулись… Проклятье… отец… – метнув испепеляющий взгляд на недвижимого ренегата, Рододендрон опустился на колени перед телом короля, нерешительно дотронулся кончиками пальцев до покрытой грязью щеки, и тут же отдернул их, словно обжегся. – Он… холодный?..
Принц поднял голову, и взгляд его – растерянный и жалкий, точно у больного, потерявшегося щенка, метнулся по лицам понурых гостей и придворных и снова вернулся к Тису.
– Отец… Боги всемилостивые… отец… отец… отец…
Казалось, только присутствие иноземцев не дает ему забыть, кто теперь в Атланде король, и каким должен он быть в такие времена, как эти. Броситься на остывающий труп, дать волю разрывающим сердце эмоциям, кричать от боли, рычать, угрожать, проклинать и безнадежно чувствовать, что разверзающаяся в душе ледяная бездна не сможет быть когда-либо заполнена, даже если все ренегаты Белого Света будут низвергнуты в нее живыми…
Но гости были здесь.
Гвардейцы были здесь.
И он был здесь.
Он.
Как будто по мановению волшебной палочки все чувства, бушевавшие в его груди, моментально выкристаллизовались в одно. И вместо растерянного, балансирующего на грани слез юноши на людей, безмолвно взиравших на семейную трагедию, глянул мужчина.
– Верес, Шиповник, – блестящие уже не от слез – от медленно разгорающейся ярости глаза впились в придворных волшебников, и те с готовностью подались вперед в ожидании приказаний.
С ними говорил король.
– Заберите его, – пылающий ненавистью взгляд ожег ренегата с такой силой, что тот тревожно застонал в беспамятстве. – Держите под каким угодно заклинанием, наложите какие угодно чары, но чтобы, когда на площади его будут четвертовать и колесовать, он был жив. И жил, пока последняя капля крови не вытечет из его поганых вен. И еще неделю после этого.
Королевские маги двинулись выполнять распоряжение, но неожиданно на пути их встали иноземцы.
– Он наш, – коротко вымолвил, как отрубил, отряг.
Ахмет, не дожидаясь развития событий, принялся раскатывать Масдая, давая понять, что спорить они с кем бы то ни было не собираются.
На развернутом ковре менестрель со своим музыкальным арсеналом был первым.
Пристроив свой походный оркестр в серединке, он сошел на усеянный битым камнем пол дворца и почтительно дотронулся до плеча Эссельте.
– Ваше высочество, мы улетаем. Атмосфера накаляется. Нам тут не климат.
– Анчар, Кириан, – коротко напомнила принцесса.
– Была бы моя воля, оставил бы этого подлеца в объятьях Родика. Большего он не заслужил, – раздраженно пробормотал бард.
– Кто? – обернулся калиф.
– Ни тот, ни другой, – вздохнул, сознавая всю нелепость своих мечтаний, Кириан и возвысил голос.
– Эй, отряг! Сюда давай этого… Чинара… – с видом заправского распорядителя погрузочных работ, махнул он рукой Олафу.
Конунг хмыкнул и шагнул к ренегату.
– Вы меня не поняли? – с лихорадочным румянцем на бескровных щеках, готовый спорить и драться, принц вскочил на ноги, вклинился между Вересом и Шиповником и положил руку на рукоять меча. – Этот подонок покинет дворец только отправившись на тот свет!
Голос его срывался и дрожал – но не от страха, а от еле сдерживаемого гнева.
Гвардия, подгоняемая не столько командиром, сколько совестью, выступила из коридора и нерешительно заняла позицию в глубоком арьергарде. Три десятка арбалетных болтов дружно уставились в предполагаемого противника и спины своего командования.
– Эта… тварь… – Рододендрон выговорил последнее слово с таким видом, будто выплевывал залетевшую ему в рот муху, – государственный преступник. Цареубийца. Дважды. И ничто не спасет его от расплаты за свои деяния. Ничто. И никто. Ваши величества. Ваши высочества. В том числе.
– Примите мои соболезнования, ваше высочество. Мы понимаем и разделяем ваше горе, – сочувствуя не Тису, но его сыну, мягко склонил голову Иван. – Но этот человек улетает с нами.
– А я сказал нет! – прорычал принц.
– У нас свобода слова, каждый может говорить, что хочет, запретить мы не в силах, да и не хотим, да и незачем, пусть говорят, как говорится, пока не наговорятся, разговор не приговор, уговор не договор, говорят, в Солане кур доят… – пробормотал Кириан и ткнул локтем в бок Олафа. – Подмогни, я его подниму.
